. Конечно, газик составляет одну из самых существенных частей отцовского авторитета: это в особенности хорошо знают Куриловский Олег — семи лет, Куриловская Елена пяти лет и Куриловский Всеволод — трех лет.
Семен Павлович редко спускается для педагогического действия, но в семье все совершается от его имени или от имени его будущего недовольства. Именно недовольства, а не гнева, потому что и недовольство папино — вещь ужасная, папин же гнев просто невозможно представить. Мама часто говорит:
— Папа будет недоволен.
— Папа узнает.
— Придется рассказать папе.
Папа редко входит в непосредственное соприкосновение с подчиненными.
Иногда он разделяет трапезу за общим столом, иногда бросает величественную шутку, на которую все обязаны отвечать восторженными улыбками. Иногда он ущипнет Куриловскую Елену за подбородок и скажет:
— Ну?!
Но большей частью папа передает свои впечатления и директивы через маму после доклада. Тогда мама говорит:
— Папа согласен.
— Папа не согласен.
— Папа узнал и очень сердится.
Сейчас жена Семена Павловича вышла во двор вместе с Олегом, чтобы выяснить, что это за северяне и может ли Олег принять участие в их действиях, вообще выяснить идеологию северян и их практику для доклада папе.
Олег Куриловский — сытый мальчик с двойным подбородком. Он стоит рядом с матерью и с большим интересом слушает объяснения Сережи.
— У нас война с южанами, они живут в том доме… Надо поставить флаг на Мухиной горе. Сережа кивнул на Мухину гору, светло-желтая вершина которой видна за забором.
— Как это война? — спросила Куриловская, оглядывая толпу мальчиков, обступившую ее. — Ваши родители знают об этом?
Сережа улыбнулся.
— Да что ж тут знать? Мы в секрете не держим. А только, мало каких игр есть? Разве про всякую спрашивать?
— Ну да, «про всякую». Это у вас не просто игра, а война.
— Война. Только это игра! Как всякая игра!
— А если вы раните кого-нибудь?
— Да чем же мы раним? Что у нас, ножи или револьверы?
— А вон сабли!
— Так это деревянные сабли!
— Все-таки, если ударить!
Сережа перестал отвечать. Ему был неприятен этот разговор, срывающий кровавые одежды с войны между северянами и южанами. Он уже со злостью смотрел на Олега Куриловского и не прочь был причинить ему на самом деле какие-нибудь неприятности. Но Куриловская хотела до конца выяснить, что это за война.
— Но все-таки: как вы будете воевать?
Сережа рассердился. Он не мог допустить дальнейшего развенчивания военного дела:
— Если вы за Олега боитесь, так и не нужно. Потому, что мы и не ручаемся, может, в сражении его кто-нибудь и треснет. А он побежит к вам жаловаться! Все ж таки война! У нас вон какие, и то не боятся! Ты не боишься? — спросил он у Васи, положив руку на его плечо.
