Барнагаш бежал впереди, ловко перепрыгивая с камня на камень. Симеон старался не отставать. Длинные ноги позволяли ему быстро передвигаться по земле, но его легкие пылали.
Барнагаш всего на шаг опережал его, они бежали и бежали. Воздух был очень тяжелым, и голова Симеона поплыла. Словно сквозь сон он подумал, что, возможно, выиграть забег ему не удастся и он умрет при попытке сделать это.
Спустя три часа силы его оставили. Барнагаш замедлил бег, задумался и остановился. Грудь у Симеона ужасно болела, и он опасался, что его легкие полны крови.
Через некоторое время он сел и спросил Барнагаша, собирается ли тот заколоть его и скормить его тело шакалам, или сначала они вернутся в крепость.
Барнагаш в это время ковырял в зубах своим большим ножом. Он усмехнулся, показав все свои большие белые зубы. До сих пор еще никто не выдерживал трехчасового забега, так что вместо того, чтобы убивать Симеона, Барнагаш предложил ему вступить в свою армию.
Симеону понадобилось несколько недель, чтобы уговорить своего нового наставника отпустить его: ему было необходимо продолжить путешествие в Абиссинию.
— Никому не известно, почему в этой стране идет война, — сердито сказал ему Барнагаш, — но они постоянно воюют. Они могут просто так отрезать тебе голову. — Симеон не стал напоминать Барнагашу, что прием абиссинцев может оказаться куда менее опасным, чем тот, который оказал ему сам горный король.
Когда Симеон смог наконец уехать, он прихватил с собой традиционный дар провинциального правителя — долгую дружбу. А также любовь к бегу.
Бег прояснял ему разум. Заряжал энергией тело. Симеон твердо решил в ближайшие же дни приобщить к бегу Годфри — он был немного полноват в талии. Младшему брату просто необходима физическая активность, а также мужская компания.
Симеон пробежал еще одну милю, и мысли его перешли к отцу.
Разумеется, он знал, что отца не стало. Известие о его смерти пришло довольно быстро — месяца через два после похорон. Симеон тогда путешествовал по Пальмире и направлялся в Дамаск. Он заглянул в англиканскую церковь, расположенную на одной из улиц Дамаска, и заказал заупокойную службу. Но лишь оказавшись возле дверей Ревелс-Хауса, Симеон явственно осознал, что случилось. Его крепкого отца — человека, который легко подбрасывал его в воздух, сажал на коня, — не стало. И дом стал похож на пересохший колодец — пустой и безжизненный. А мать превратилась в крикливого диктатора. Младший брат тучен и вял. Усадьба в полном упадке. Даже дом разваливается, многие вещи в нем поломаны или разбиты. Ковры покрыты пятнами, драпировки выгорели.
