За окном, за тюлевой занавеской, слегка припорошенной тополиным пухом, уже зацветала темная липа: ее желтые шарики лопнули, цветочки раскрылись вместе с душистыми пестиками и разлили в воздухе медовый, ни с чем не сравнимый аромат, заполнивший все комнаты. Ирина прошлась по квартире, смеясь, напевая, и вспоминала, вспоминала, то молча, то вслух, как на репетиции.
— Что он мне говорил такое?.. Что свела его с ума, что он еще не видел таких женщин! Что придет, придет сегодня, с цветами, чтобы положить их к моим ногам. Милый мальчик! Все это немного наивно, но пусть, пусть будет все. Все!
— ...И Настя. Настя! — счастливо удивлялась Ирина. — Обнимала меня, желала счастья. Мы даже всплакнули с ней на кухне, когда все ушли. И вызвала для меня такси. Павел заплатил шоферу. А где же был Вит? Ах, он уже ушел, у него старенькая мама. Старенькая? У такого молодца? Ах, пусть, пусть... Настя права, милая моя подруга. Восемь лет вдовства! Как он молод и свеж, как он любит меня! — пропела она, мимоходом делая обычные утренние дела, отчего все полочки, коврики, зеркала и кухонная утварь светились по-утреннему свежо и весело.
По комнате летали пушинки, садились на пол и катились в уголки, и вновь взлетали от сквознячка. Это только снежинки летят вниз, а тополинки за окном и по комнате взмывали вверх и кружились в дуновениях ветерка, как живые, или плыли, покачиваясь, по воздуху, который, должно быть, слишком плотен для них! Надо же! Воздух и слишком плотен!
— О, Вит! Еще немного, и ты звони, звони, я буду совсем готова.
В цветастом халатике в ванной перед зеркалом Ирина накладывала легкий макияж.
— Неужели это возможно? — не верилось ей. — Он еще спросил: «Я не нарвусь?» Имел в виду мужа...
Опустив голову, она задумалась, глубоко вздохнула. Поднялась, вышла на балкон, посмотрела вдоль переулка, немноголюдного в это воскресное летнее утро, перевела взгляд на храмы в строительных лесах, на ясный мерцающий огонек в одном из сумрачных окон. И долго стояла, пока не рассеялась грусть в душе, пока не вернулась, робко, неуверенно, утренняя радость.
— Как я жила? Без любви, без этой сладости в груди? Ах, как давно это было! Как ужасно остаться вдовой в двадцать пять лет...
Опершись лбом о косяк балконной двери, она постояла, покачиваясь и тихонько вздыхая.
И вдруг спохватилась.
— Ах я, растяпа! Жду в гости мужчину, а в доме одни фрукты. Мясо, мясо, вот чем кормят мужчин. И острый соус, и сыр, и зелень. А вино? Вдруг он не принесет? У меня есть коньяк, но вдруг ему не понравится? Бутылка хорошего вина не помешает. Ах, Иришка, Иришка, о чем ты думаешь, что творится в твоей голове?!
