Не надо многих приказаний, туда высоко, туда нужна лестница, не мешайте.
Он говорил по-русски плохо, с сильным немецким акцентом.
А я, пораженный неожиданной удачей озорного опыта, «опустил очи долу», мгновенно испарив из своего зрительного, воображения только что «виденную» мною ручку. Что касается реально существовавшей, то Мессинг, забыв о моем телепатическом эксперименте, быстро нашел ручку там, где ее спрятали.
Что случилось, что он вам сказал? — встревоженно шепнул мне на ухо доктор Сальников.
Скажу потом, — ответил я, — когда пойдем домой.
В этот же вечер по дороге к метро Сальников предложил познакомить меня с Мессингом, так как слышал от него, что тот искал журналиста, с помощью которого мог бы написать книгу о своей жизни.
Надо ли говорить, с какой радостью я взялся за эту работу, наивно предполагая, что любая редакция встретит меня с распростертыми объятиями! Наше близкое, межсемейное знакомство продолжалось около года.
Появилась масса набросков с рассказами о жизни этого по-настоящему феноменального человека, обладающего невероятными, поистине фантастическими способностями. Какая там идеомоторика, наблюдательность — это всего лишь подсобный прием, главное лежит глубже! Это телепатия, это ясновидение в настоящем, это видение прошлого и будущего!
Он был откровенен, я — предельно честен, ему незачем было награждать себя выдуманными способностями — он обладал ими.
Но печальной реальностью оказалось нежелание редакцией, куда я обращался, даже говорить о книге с таким содержанием. Как об артисте интересного эстрадного жанра — пожалуйста, а другое, телепатия — ну что вы!
Не помогли и адресованные в различные высшие инстанции письма писателей и ученых, где излагалась просьба исследовать феноменальные способности В. Мессинга в научно-исследовательских учреждениях, избавив пожилого человека от необходимости зарабатывать свой хлеб на подмостках эстрады показом психологических опытов.
Пришлось мне расписаться перед Мессингом в своем бессилии, и мы расстались. Я — с багажом слышанного, он — с досадой на меня за потерянное время. Последний раз я видел Вольфа Григорьевича на торжестве в день его шестидесятилетия, хотя у меня есть некоторые основания думать, что он поубавил себе возраст, как это принято у артистов. Чествование проходило все в том же Доме медицинских работников, где он «поймал» мою телепатему.
На последней встрече я уже сидел в глубине зала, и вновь повторилось «чудо»: его краткую реплику, обращенную к публике, понял только я.
