Володя так и понял, что, несмотря на внезапную растерянность, тот хитрит, пытается отвести внимание от имени Петр. Он почти воочию ощутил его страх, смятение, и почувствовал, что именно он, в первую очередь, внушает ему страх.
Обостренная деликатность отняла у Володи всякую решительность: он боялся посмотреть Надарию в лицо; мышцы шеи сделались неповоротливыми, затруднилось дыхание.
Но упоминание больших денег подтолкнуло его спросить у мужчины:
— Какие деньги?
Так получилось, что вопрос его можно было одинаково отнести и к мужчине, и к Надарию. Последний втянул голову в плечи, как от удара по темени, во взгляде появилось что-то затравленное.
— Мне не докладывали, сколько там точно… — ответил мужчина, он, кажется, заподозрил неладное.
— Да нет, — сказал Володя, — не про сколько я спрашиваю. За что?
Мужчина, который, оказалось, великолепно умел владеть собой, легко проигнорировал вопрос Володи.
Он пристально вгляделся в Надария, словно ожидая от него знака, что говорить и как вести себя. Все-таки он должен был считать Надария своим союзником, коль скоро от него переходили «большие деньги» к его сродственникам.
«Кацо, похоже, составил заговор, подумал Володя. Преступление против нас, против Пеликана?
И этот мужик из Вязём…
Я должен их расколоть».
Он не знал, как заставить их открыть правду. Необходимо было сходу что-то придумать, шокировать их чем-то экстраординарным.
Инна, которая не придала значения происходящему, ничего не замечая и продолжая думать о своем, неожиданно пришла на помощь:
— Как вы думаете, письмо двадцатого съезда всем-всем зачитали? Или только студентам? Вот вам, — обратилась она к мужчине, — на вашей работе тоже читали письмо о культе личности?
— Конешное дело. Я так полагаю — всем советским гражданам зачитали. А что за птицы такие особые — студенты? — Он снисходительно усмехнулся. — Студенты… подумаешь, велика важность. Рабочий класс главнее.
— Вы в Москве работаете? — спросила Инна? — Каждый день ездите?
— Каждый Божий день. Утром — туда. Вечером — домой.
— Как так может быть, — с интонацией наивного правдолюбца спросила Инна, — великий вождь, поклонялись ему как Богу, и никто ничего не знал. Сколько людей рядом были. Никто не видел, какие злодейства творятся?!.. Ужасно.
— Ужасно не ужасно, а миллионы людей под корень свел. В богатейшей Украине в тридцать втором году миллионы вымерли, голодом уморил. Я сам помню.
— И вы молчали! — Она всплеснула руками.
— Я? Да ты, барышня, совсем без понятия.
