Последние слова ухмыляющегося проходимца утонули в грохоте фокстротной музыки.
— Модест, — позвал Пеликан, — объясни товарищу. Дай сюда мою пластинку.
Он забрал у Модеста сверток и пересек зал твердым шагом, направляясь к проигрывателю.
— Эй, Болдырев, остерегись, — сказала Александра. — В отношении Бори не педалируй идейную пропаганду. Если надо будет, он нас всех, и тебя и меня, лучше, чем ты, запропагандирует.
— Что это за выражение такое — «педалировать идейную пропаганду»?
— А это то, что у Бори с идеологией все в норме. Можешь не беспокоиться.
— Могу, значит? Твой Петров, твой Боря, — святой человек?
— Не советую, Болдырев. Ты после школы поступил. Я — почти после школы. А у него трудовая биография.
Музыкальные ритмы ударяли по нервам. Даже у самого флегматичного недотепы, которые во множестве сидели по стенке на стульях, не поднимаясь в продолжение всего вечера, каждая струнка в глубине откликалась, и дрожала коленка, переминались пальцы рук — в такт музыке. Вместо неба, на головы сверху опускались, неслись ритмы, увлекали и гипнотизировали зажигательные ритмы фокстрота.
Пеликан приблизился к проигрывателю.
Враз наступила тишина. Но тут же воздух перерезал вибрирующий вой, заунывный и недолгий; потом повторился еще раз, и еще. То был вой матерого волка, записанный на пластинку.
В зале раздался взрыв хохота.
— Повторить!.. Пелик, бис!.. — закричали Пеликану.
Модест на другом конце зала давал объяснения.
— Вой волка… Ставь еще! Давай повтори!..
Конечно, развлечение было редкостное и неожиданное. Пеликана обступили.
Александра со своего места наблюдала за ним. Постепенно смех стал затихать, а толпа народа вокруг проигрывателя быстро таяла. Показалось, что лицо у него растерянное и он не знает, как быть дальше.
— Модест, — позвала она, — забери его оттуда. Выручай…
— Чудишь, Петров. Всех переплюнуть стремишься, — подлетел к Пеликану Болдырев, с насмешливым придыханием, то ли показывая, что все, что он говорит, несерьезно, то ли запыхавшись от усердия, выговорил: — А не подумал, что людям было хорошо без твоих охотничьих закидонов… Никогда не надо ерундить, если без того хорошо…
Пеликан взял его за лацкан пиджака, притянул к себе.
— Чего чувствуешь?
— Запах водки, — быстро ответил Болдырев.
— Врешь, паразит. Я не пил сегодня. — Секунду посмотрел строго, потом скривил уголок рта: — Слишком хорошо тоже нехорошо. — И ушел, не обращая внимания на занудные рассуждения в том смысле, что если нехорошо, так это не может быть хорошо, а тем более слишком хорошо, и так далее.
