Подумалось только: «Тьфу-тьфу!.. экая гнусь назначенная…» И больше он о нем не вспоминал.
— Чего тебе надо от него?.. Чего ты с Пеликаном не поделил?… — спросил Модест.
Болдырев увидел, рядом с Модестом становится Сорокин Слава, следом за ним ленивой походкой приближается Джон, заметивший стычку.
— Вы что, офонарели?! Я — ничего…
— Ничего, говоришь? — повторил Джон. — Смотри — за Пеликана со мной дело будешь иметь.
Сорокин негромко сказал Модесту, когда они остались одни:
— На Пеликана банду собирают.
— Кто?
— Надарий, кажется. Чужие в основном.
— Надо Ромку Цирковича позвать, — сказал Модест.
— И всех наших предупредить, чтобы не уходили.
— Где они? Там, за колоннами? — спросила Александра.
— Кто они? — спросил Модест. — Ты о ком? — Он и Сорокин уставились на нее с невинными лицами.
— Не темните, друзья. Банда, вы сказали. Вот те чужие, да?.. Как их много. Откуда они? Модест, это опасно?
— Не боись, подруга, прорвемся… Прорвемся.
— Не должны посторонних впускать в общежитие, — сказала Александра, и добавила про себя: — Надеюсь, сегодня прорываться не придется.
Они не услышали последние ее слова, а то бы подивились и не поняли, что она имеет в виду.
Пеликан подошел к Свете, когда вновь зазвучало танго, и позвал ее танцевать; она представлялась ему очаровательной, но притягивало еще и то, что он испытывал робость перед этой девушкой. Чувство непривычное, давно забытое. Наедине с нею он немел, не знал, что сказать, и поэтому, что бы он ни говорил, получалось глупо и неинтересно. Тем решительнее он старался напустить на себя вид суровый и независимый.
Александра сидела, порой поворачивая голову, чтобы лучше видеть. От приглашающих ее кавалеров она отмахивалась, как от слепней, мешающих смотреть.
Она неотступно провожала его глазами: черный пламень пронизывал пространство, он мог ослепить, испепелить. Многие, знающие об их дружбе, замечали эту молнию взгляда и отражающееся на ее лице страдание. Болдырев усмехался злорадно. Не подозревали двое — Пеликан, увлеченный общением со Светой, и сама Александра, которая не могла видеть себя со стороны.
— Танцевать пойдем? — ласково попросил Надарий Гордуладзе, возникший перед ней из грохота музыки, из досадного мельтешения танцующих пар, заслоняющих от нее предмет наблюдения.
— Я не танцую, — ответила она, не задумываясь.
— С ним танцевала, — сказал Надарий, зажмуриваясь от ненависти.
— Теперь не танцую…
— Пойдем, прошу тебя. Прошу, Александра… Я никого долго не уговариваю. Никого, слышишь ты!.. Ну, хорошо, последний раз прошу. — Он недобро заглянул ей в глаза. — Пойдешь?.. пойдешь?!..
