— Майкл, это ужасно! Если Сью не прекратит своих обвинений, то… ведь это год выборов! Такой скандал! Ты знаешь, какая грызня идет в партиях? Ведь это главный штат в стране, и отсюда губернатор легко может шагнуть в Белый дом или влиять на политику страны. Надо положить конец проделкам Сью.
— Политика для тебя так важна?
— Как жизнь, Майкл. Я положила на весы всю свою жизнь.
— Тебе рано умирать, тебе бы быть мужчиной.
— Для женщины тоже есть место в политике.
— Чушь!
Тебе нравятся просто женщины?
— Они должны быть такими.
— Тогда я буду просто женщиной для тебя. — Она поставила недопитый стакан на столик, потом взяла мой и аккуратно поставила рядом. Ее пальцы пробежали по маленьким пуговкам кофты, потом запутались на секунду в кружевах лифчика, она отбросила его на пол. Я видел, как вздымалась розовая мякоть ее действительно прекрасной груди, как напрягались мускулы живота, и неповторимый запах женщины обволакивал ее всю в ожидании мужчины.
— Ну и… как?
— Чудо!
Мои руки скользнули к ее бедрам и осторожно стали гладить их упругие округлости пониже, где они расходились. Она откинулась на подушки, я медленно, осторожно спустил молнию и рывком подмял ее под себя.
Она слабо застонала от удовольствия и ее грудь стала упругой под моими жадными нетерпеливыми пальцами…
Она заснула и даже во сне тянулась ко мне. Может быть, завтра она опять будет ненавидеть меня. Но вряд ли…
По дороге домой я подумал, что же скажет Велда, если узнает? И порадовался, что номер отдельный. Теперь мне нужно было выспаться.
Когда я вошел, в гостиной играла музыка и горел торшер. Я рассмеялся. Велда была начеку, но сон перехитрил ее. Она спала на кушетке, уткнувшись щекой в подушку. Я лег в кровать в одиночестве. Она еще возьмет свое!
Почему-то я встал и, подойдя ближе к кушетке, почувствовал, как замерло у меня сердце. Она лежала, прижавшись щекой к подушке, а по другой бежала струя черной, запекшейся крови от виска поперек лба. Я схватил ее за руку, она слабо застонала и открыла глаза. Говорить она не могла, но в ее глазах я увидел ужас. Я обернулся.
Он стоял у стены, прижимая руку к животу, держа в другой пистолет, нацеленный мне прямо в голову.
В конце концов Каниа нашел меня. В его глазах была смерть — моя и его. Я видел, что у него началась гангрена и чувствовал запах гниющего мяса и крови, впитавшейся в одежду. Его рот скривился в оскале, обнажая десны. Он был еще молод, но сейчас выглядел старым, как смерть.
