— Именно так. — Чедертон разогнулся и потер себе спину. — Я весьма гордился той проповедью.
— Но не ваш отец.
— Марбери говорил, что вам известно все. — Лицо Чедертона смягчилось. Азарт сыщика погас в его глазах. — Вот и теперь вы вызываете призраки прошлого.
— Он был католиком, ваш отец.
— Истовым. Суровым. Я очень разочаровал его, когда восстал — лет за пятнадцать до той проповеди, которую вы слышали. Вскоре после пробуждения во мне веры я обратился к отцу за небольшим вспомоществованием. Наша семья была чрезвычайно состоятельной. Он прислал мне рваный кошелек с одним гротом и совет просить милостыню. А потом лишил меня наследства.
— Но вы не стали просить милостыню.
— Если долго смотреть на эту стену, — почти шепотом проговорил Чедертон, — он встает перед моим взором. Я неизменно вижу его разгневанным, неподатливым, как эти камни. Он ни разу не слушал моих проповедей. А я не пошел на его похороны. Я старик, но, когда мне является призрак отца, я теряюсь, как ребенок.
— И все из-за расхождений в столь нематериальном предмете, как слова.
Чедертон поднял лицо к солнцу, а ладони сложил на груди у сердца.
— Понимаю. Вы все же допрашиваете меня.
— Я никоим образом не подозреваю вас в убийстве, — возразил Тимон.
— Я о другом, — не шевельнувшись, отозвался Чедертон. — Ваши интересы простираются во многих направлениях.
— Не знаю, о чем вы говорите.
— Не знаете? — рассмеялся Чедертон. — Вы пытались втянуть меня в дискуссию о «чем-то столь нематериальном, как слова».
— Я только…
— Тс-с! — приказал старик. — Я должен подумать.
На голом орешнике у стены Большого зала сидели несколько крупных ворон. Казалось, они прислушиваются. Тимон не стал настаивать и молча ждал, переглядываясь с одной из черных птиц.
— Вы предполагаете, что наш перевод, работа, которой мы здесь занимаемся, дала повод к убийствам. — Глаза Чедертона превратились в щелки, он часто дышал. — Вы задумались, не вызывает ли она у протестанта столь яростного протеста, чтобы подвигнуть его на убийства. Такой человек сделал бы дьявольское дело.
— Меня занимает гораздо более глубокий вопрос, — резко возразил Тимон, столкнувшись взглядом с Чедертоном. — Я хотел бы знать, не от самого ли истока наша Библия замутнена ложью. Прошлой ночью Лайвли показал мне свидетельство великого обмана.
«Пусть-ка он выпучит глаза!» — решил Тимон.
Однако Чедертон только улыбнулся и медленно, глубоко вздохнул.
— Что ж, брат Тимон, нам, кажется, есть о чем поговорить.
