Конечно, пришло время заняться собой. Если работать дома, то так легко опуститься. И как знать, кто однажды постучит в дверь!
Она усмехнулась, затем со вздохом оглядела грязную кухню. Через минуту вошла Лизбет голодная как волк, и начала уплетать кашу из тарелки, которую Холли перед ней поставила. Затем умчалась играть.
Холли сварила кофе и стала готовить омлет с сыром и грибами, для себя и Кола. Он вошел и стал мыть руки.
— Ворота починены. Там надо было лишь закрепить кое-что.
— Хорошо. — Холли кивнула, продолжая резать грибы.
Кол внимательно посмотрел на нее, вытирая руки.
— Мы одни. Поговорим?
— Извини? — Она посмотрела на него, притворившись удивленной.
— Холли, — устало произнес он. — Когда ты выскочила из дома утром, то вся кипела от злости. Объясни, пожалуйста.
Она слегка нахмурилась, затем взяла перец и начала его резать.
— Я… я злилась не на тебя. На Рика.
— Рика? — Он взял стул и уселся на него верхом, обхватив спинку руками. — Почему на Рика?
— Эти проклятые ворота… — Она опять улыбнулась, откидывая назад волосы и глядя в окно. — Когда мы жили в Чикаго, он поклялся, что, если мы в конце концов купим дом, у него будет белая изгородь. Поэтому после переезда сюда первоочередной задачей Рика было сделать изгородь.
Она улыбнулась этому воспоминанию.
— Но проблема состояла в том, что он был гораздо лучшим репортером, чем плотником. Рик строил изгородь целый год, но ворота толком так и не установил. Он снимал их, ставил обратно — но ничего не получалось. Это стало его навязчивой идеей. После его смерти я все собиралась попросить отца приладить их, но постоянно забывала.
— Я могу опять повесить их, как прежде.
Она рассмеялась.
— Не глупи. И кроме того, не в этом дело. Я стояла наверху, наблюдая за тобой, и вдруг почувствовала… гнев. Он не должен был умереть. Ему исполнилось всего тридцать три года, и мы строили столько планов. Я думала, что все это давно пережила. Странно. Я начала работать, прошла все стадии горя и печали, но… Как будто я опять с ним прощаюсь.
Кол ничего не ответил. Он думал о Рике, сам чувствуя гнев против него. Почему Триано находился там, на дороге, позволив убить себя, когда у него было все, ради чего стоит жить? Неужели он не понимал, что должен быть счастлив, найдя такую женщину? Которая любила его, родила ему детей. Он должен был быть дома той ночью. Должен был сидеть с женой и детьми у камина. Должен был лежать с ней в постели…
— Глупый, безмозглый идиот, — пробормотал он.
