— Ну а хоть бы и так! Ты же можешь навестить своего брата, если тебе так хочется? Или не можешь? — спросила Беатриса-Джоанна.
— Не говори глупостей. Лузли очень въедливый, я бы так сказал об этой маленькой свинье. Он может разузнать часы работы Тристрама.
Дерек приблизился к окну и немедленно отошел от него, смеясь над своей глупостью: под ним так много этажей и так много неотличимых друг от друга букашек ползает внизу!
— Похоже, у меня нервишки разгулялись, — заметил он. — Это просто потому, что… ну, кое-что происходит. Я должен быть у Министра сегодня вечером. Кажется, мне светит хорошее место.
— Что за место?
— Да работа такого рода, что, боюсь, мы не сможем видеться часто, некоторое время, во всяком случае. Работа связана с ношением униформы. Сегодня утром приходили портные, снимали мерки. Большие дела закручиваются…
Дерек сбросил с себя шкуру бесполого франта, носимую на людях. Сейчас он выглядел мужчиной, решительным и сильным.
— Это значит, — заключила Беатриса-Джоанна, — что ты получишь работу, которая будет для тебя важнее, чем я. Правильно?
Когда он вошел в квартиру и обнял ее, то в какое-то сумасшедшее мгновение ей захотелось уговорить его бежать куда-нибудь вместе, жить всегда на одних кокосовых орехах и любить друг друга среди баньянов. Но затем женское желание наилучшим образом использовать то, что есть, возобладало.
— Мне иногда хочется узнать, — снова заговорила Беатриса-Джоанна, — действительно ли ты думаешь так, как говоришь? О любви и обо всем прочем.
— Ах, милая ты моя, — нетерпеливо проговорил Дерек, у которого не было никакого желания заниматься игривой болтовней, — послушай меня: сейчас происходят события, которые гораздо важнее любви. Тут речь идет о жизни и смерти.
Типично мужские рассуждения.
— Чушь! — выпалила Беатриса-Джоанна.
— … чистки, например, если ты знаешь, что значит это слово. Перемены в Правительстве. Безработных призывают на службу в полицию. Да, события большие, большие…
Беатриса-Джоанна принялась всхлипывать, стараясь выглядеть маленькой, слабой и беззащитной.
— Сегодня был такой ужасный день, — прошептала она. — Я чувствую себя такой несчастной, такой одинокой…
— Дорогая моя! Я грубое животное. — Дерек снова обнял ее. — Я очень виноват. Я думаю только о себе.
Довольная Беатриса-Джоанна продолжала всхлипывать. Дерек целовал ее щеки, шею, брови, погружал свои губы в ее золотистые волосы. Она пахла мылом, он — всеми благовониями Аравии. Обнявшись, неловко ступая, словно в каком-то не имеющим ритма танце, они прошли в спальню. Прикосновение к кнопке выключателя — и кровать, описав дугу, наподобие той, которую изобразил мелом Тристрам, говоря о Пелфазе, опустилась на пол. Дерек быстро разделся, обнажив сухощавое тело, покрытое буграми и лентами мышц. Потухший глаз телевизионного экрана мог наблюдать сверху сплетение тел (мужского, красновато-коричневого, цвета хлебной корочки, и женского — перламутрового, слегка оттененного голубым и карминовым цветами), вступление к акту, который был одновременно и прелюбодеянием, и кровосмешением.
