Он старался сохранять спокойствие перед братом. Брат был героем, брат был Михрой.
— Михра… Михра… Слышишь меня? Ашпокай с тобой. И Рахшу с тобой.
— Атья увел младших? — розовая пена накипала на запекшихся губах Михры. Он мог еще сидеть и смотреть по сторонам, но подняться был уже не в силах.
— Я не видел, — голос Ашпокая дрожал. — Кажется, вырвались они. Все враги за нами поскакали. Грохоту было! Но мы убежали… убежали…
Глаза Михры словно подернулись луковой пленкой. Ашпокай вдруг стал огромен, его медное лицо поплыло от нахлынувшего жара. Михра прикрыл глаза, он говорил медленно, переводя дыхание:
— Кажется, будто в груди застрял этот проклятый хуннский свисток. Дышать трудно.
— Инисмей, Соша! — позвал Ашпокай. Ответа не было.
— Здесь еще могут быть хунну… — говорил Михра. — Как они… могли догнать… моего Рахшу?
— Инисмей, Соша!
Молчание. Михра забылся совсем, и что-то бормотал уже совсем невнятно.
«Стрела смазана ядом!» — Ашпокай осмотрел наконечник. На крыльях черной птицы виднелся еле заметный желтоватый налет.
Мальчики появились с бурдюками, полными воды. Лица их цыета серой извести.
— Хунну здесь, — прошептал Инисмей. — В роще. Мы видели одного у ручья.
— Они нас выследили!
— Как? Мы путали тропы, как русаки, — Ашпокай плеснул немного холодной воды на запекшееся от боли лицо брата.
Сумерки опустились на равнину, от берез легли глубокие тени, потускнели последние багровые разводы.
— Пи-и-ить… — Михра пошевелился и тут же потерял сознание. Повязка опять съехала на бок и потемнела от свежей крови.
Холод подступался к мальчикам со всех сторон, вышагивала из-за деревьев, сизая, звездная ночь. Потом набежала серая хмарь, и ветер, набрав сил, зашумел блестящей березовой листвой.
И тогда из степей, из бесприютных пустошей донесся вой.
— Волки… — прошептал Инисмей.
— Нет, — твердо ответил Ашпокай, — это не волки.
Мальчики переглянулись. Никто не сказал больше ни слова, хотя все, похоже, подумали об одном и том же.
Хунну сами не ведая того, привели за собой ночных духов-перевертышей. Духи эти рыскали по разоренным кочевьям, и курганам, пожирая трупы. Трупами только и кормились перевертыши — живой человек легко мог прогнать их от себя, если знал заклинания.
Мужчинам не пристало говорить о таких вещах, только иногда у костров старики, или бабы рассказывали, будто перевертыши похожи на волчий молодняк или на крупных лис, имеют красную шерсть, и редко появляются при свете дня. Сбиваются они в большие стаи — куда больше волчьих. Днем будто бы могут они превращаться в людей или певчих птиц и заманивать путников в коварные свои ловушки.
