Игорь в очередной раз промолчал.
— Ты обязательно Андрюшку разыщи. Обязательно, — сказала Лена. — Бабам сейчас тяжело, а уж ребенку совсем плохо. Что из него получится, если ты его не найдешь...
— А если найду? — риторически спросил Морозов, чувствуя, как грудь сковывает холодным страхом перед будущим. — Я ведь тоже, наверное, оскотинюсь. Примкну к какой-нибудь банде, стану глотки рвать. За еду, за женщин, за одежду.
— Нет! — Лена затрясла головой. — Не надо! Не будешь! Не должен... Нельзя так. — В ее тоне проскользнула сухая жестокость. — Уходи. Найдешь Андрюшку, и уходи. Беги отсюда.
— Куда? — грустно усмехнулся Игорь.
— Не знаю. Куда-нибудь. Прочь! Не может быть, чтоб везде так было. Уходи отсюда, беги из этого ада, Игорёша... Обещаешь?
— Обещаю. — Он не видел ее лица. — А ты чего так говоришь, будто со мной не собираешься?
Она дернула плечом.
— Не знаю. Что-то вдруг... Будто я уже все свое прожила.
— Хватит чушь городить.
Игорь осторожно отстранил Лену. Встал, покачиваясь. Ноги еще держали неуверенно.
Он прошелся по каморке туда-сюда.
— Где мы?
— Не знаю.
— А кто тут заправляет, как думаешь?
Лена пожала плечами.
— Не знаю. Мясники какие-нибудь. Сейчас везде только один вид бизнеса: мясом торговать. Спрос, сам понимаешь, рождает предложение. А есть все хотят.
— Есть-то да. — Морозов болезненно поморщился. — Но не может быть, чтоб вокруг одни каннибалы...
— Может. Почему нет?
— Да ну, ерунда. Психов полно, конечно, но не все ж поголовно.
— Тогда для чего им это все?
— За территорию дерутся? — предположил Морозов. Сознание до последнего старалось отвергнуть жуткую реальность.
— Да кому сами по себе эти руины сдались? Территория имеет значение, только если с нее кормиться можно. — Лена помолчала. — Неземной ты какой-то все-таки. Наверное, и жив только поэтому.
Морозов махнул рукой: мол, ладно тебе заливать. Но память тут же услужливо подбросила картинки...
Кровавая клякса в коридоре и разводы на полу... Бугай Казачок деловито волочет труп Кости в соседнюю комнату... Руки по локоть в крови...
Снова подступил животный страх.
Людоедство было чем-то из области самых жутких кинематографических фантазий. Об этом можно было рассуждать, щекоча себе нервы, но оказаться в ситуации, когда человек человеку не только, друг, товарищ и брат, но и пища... Поверить в такое до конца Морозов все еще не мог.
— Всякое же случалось, — то ли для Лены, то ли для самого себя сказал он. — В блокадном Ленинграде люди держались, облика не потеряли. Хотя всякое говорят, но все же...
