Он шел размеренным неспешным шагом задумавшегося человека. Увидев белесого красноармейца, схватившегося с Третьяковым, немец резким рывком сорвал с плеча автомат.
– Чудаки, да разве так калят? – вдруг совершенно спокойным насмешливым тоном, словно не видя перед собой встревоженного лица конвоира, сказал Третьяков, отбирая кирку из рук сразу смешавшегося пленного.– Какая же это, брат, закалка? Перевод материала это, а не закалка.
Качая головой, он попробовал клюв кирки на пальце, засмеялся и толкнул локтем в худой живот человека, только что намеревавшегося его убить. Немец смотрел на них, ничего не понимая. Наконец, заметив конвоира, Третьяков постучал себя пальцем в грудь, потом тронул рукой плечо окончательно опешившего красноармейца и показал в сторону сваленных в кучу грохотов и совковых лопат – ну конечно же, он сам позвал этого человека сюда, в сторону от участка его бригады.
Немец, безразлично кивнув, снова забросил автомат на ремень. Значит, ему просто показалось, что лицо второго русского только что было искажено яростью. Очевидно, разговор русских шел о работе.
Уже спустясь в карьер, Третьяков остановился и, повернувшись к послушно идущему за ним следом белесому парню, смотревшему виновато и растерянно, протянул ему кирку:
– На, сынок. Никогда не пори горячки. Живешь-то где?
– В двадцатом номере, батя.
– Ну, и как у вас народ?
– Народ всякий, батя. Вчера вот вербовщик 1власовский приходил.
– Записался кто-нибудь?
– Никто не записался.
– Вот, а говоришь, народ всякий. Выходит, неплохой народ. Ну, бери для виду пару лопат и марш на свое место.
Белесый сказал только взволнованно и глухо:
– Прости, батя. Не понял я тебя.
Мягкая усмешка тронула губы комиссара – человек хотел убить немецкого пособника, как ему подумалось по простоте душевной. Ну, как же можно было иметь зло на эту пылкую русскую душу?
– Это не так уж плохо, что не понял. Иди.
Но белесый красноармеец продолжал виновато топтаться перед Третьяковым.
Оказывается, он был совсем молод, одних лет с Иваном Корневым, только тени большой душевной усталости, худоба и серая пыль каменоломни состарили его лицо.
– Батя, а скажите… есть она вообще-то? – Кто она, сынок?
– Ну, эта самая… организация спасения…
Комиссар помолчал. Ему стало по-настоящему жалко этого отчаявшегося и, как видно, вовсе не плохого парня. Его светло-голубые глаза смотрели на старшего с надеждой и нетерпением. Но рисковать судьбой знамени он, комиссар погибшего полка, все-таки не имел права. Слишком порывист и неосторожен был этот заполошный паренек.
