В ПРОСТРАНСТВЕ
Наутро температура пропала, ком в горле куда-то исчез, а от насморка не осталось и следа. Черт возьми, этот Галилей — он что, шаман что ли?
Звоню ему.
— Нет, я не шаман, — говорит Галилей. — Я другой…
— Чего?
— Не важно.
— Давай встретимся!
Галилей мнется. Такое с ним случается впервые. Обычно этот вульгарный телепуз прилетает как на крыльях — ты только попроси.
— Не стоит, — отвечает он. — Посиди в одиночестве денек-другой, осмотрись. На работу можешь не ходить.
Что он плетет?
— … тебе сейчас нужно понять, зачем ты вообще существуешь в этом мире. А, поняв это, ты поймешь, что тебе делать дальше.
— А ты понимаешь?
— Я-то? Я — другое дело. Ну, бывай.
Странно. Хотя, единственная здравая мысль в его бреде есть — то, что мне не стоит какое-то время ходить на работу.
Это очень правильно.
В дверь что-то слабо царапается, потом заходит Настенька с моим термосом в руках.
— Я тебе сварила клюквенный морс, помогает от простуды.
Боже, девочка моя, да у меня не простуда вовсе — мне просто не хочется жить в этом уродливом, насквозь дырявом мире. Осенний ветер в моей голове шевелит обрывки прошлого, народ вокруг скалит зубы и тычет пальцем. А в груди пустота, и эта пустота будет завтра и послезавтра и через год — мне уже никуда от нее не деться.
Настенька все стоит и смотрит на меня.
— А откуда у тебя взялся термос?
— Я сегодня утром зашла и взяла… Ты всегда спишь с открытыми глазами?
— Только когда ко мне в комнату забираются прелестные нимфы. — Я хлопаю ее по спине и неожиданно говорю:
— Пойдем погуляем.
— Пойдем, — говорит Настенька. — Только оденься потеплее.
На улице настоящая осенняя погода — воздух прозрачен и желт, как немытый стакан, деревья постепенно расстаются с листвой, а дворовые коты занимают места на теплотрассе. Мы с Настенькой чинно идем по улице, похожие на двух влюбленных. Собственно, это почти правда. Настенька сверкает глазами, заглядывает мне в лицо и то и дело порывается взять меня под руку.
В арке неподалеку от магазина стоят два ханыги в состоянии прострации. Вернее, стоит только один, а другой опирается на него. Они тупо смотрят на нас и очень душевно покачиваются. Потом стоящий ханыга сплевывает сквозь зубы, а висящий поднимает голову и тихо говорит:
— Уитёк… Давай бросим курить…
Настенька прыскает в кулачок, а я неожиданно вспоминаю о чем-то очень важном.
— Подожди, — говорю и скрываюсь в дверях магазина. Настенька смотрит на меня через стекло грустными глазами.
