В голове кто-то шепчет. Прислушиваюсь.
«Компот из прелых листьев. Пирог из дубовой коры».
— Привет. Узнал твой голос.
«Рагу из гусениц. Милый, иди завтракать».
— Мне плохо без тебя.
«Большинство людей считает неразрешимыми те проблемы, решение которых мало их устраивает».
— Зачем ты сделала это?
«Мне стало скучно. Кругом одно и то же, а менять мир вокруг себя я не могу».
— Я менял его за двоих.
«Ты менял его для себя».
— Все из-за чертова петуха в сообществе с велосипедом.
«Ты опять мудришь».
— Это плохо?
«Жизнь — очень простая вещь, и не нужно воспринимать серьезно каждую мелочь».
— Сильно тебе понравилась твоя простая жизнь?
«Это была моя жизнь».
— Это была и часть моей жизни тоже.
«Ты — эгоист».
Молчу. Засовываю градусник подмышку. Нужно добраться до аптеки, но сил у меня едва хватит дойти до туалета.
В коридоре шаги. Вернулся Пачина. Кое-как я сползаю с кровати и иду на звук. Если не сбить температуру, я покойник.
Пачина пьян. Он раздевается, держась за вешалку.
— Привет.
— Привет. Сходи, пожалуйста, в аптеку, а то мне совсем плохо, — говорю я.
— Слушай, я бы с радостью, но очень спешу, — говорит Пачина.
— Блин, подыхаю! — говорю я.
— Правда спешу. Извини, — говорит Пачина.
Он идет в свою комнату и шумно падает на кровать. Я ползу к себе.
Достаю градусник. Сорок один и три.
За стенкой слышен храп. Впереди еще вся ночь.
Звонит Галилей. Вкратце обрисовываю ему ситуацию. Слышал, говорю, что сорок два градуса — температура сворачивания белка. Как бы у меня мозги не выкипели, говорю.
Галилей молчит. Потом непонятно отвечает:
— Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
— Успокоил, — бурчу я.
— Послушай, чувак, — неожиданно серьезно отвечает Галилей из телефона. — Я уверяю тебя, что высокая температура — это выдумки твоего мозга. Как только ты перестанешь заморачиваться на своей простуде и поймешь, что происходит на самом деле, тебе сразу станет легче.
— А что со мной происходит на самом деле?
— Ну, чувак. Даже если я тебе скажу, никакого эффекта не будет. Это ты сам должен понять.
От удивления я даже привстаю на кровати. Картинка перед глазами фокусируется.
— Что понять-то?
Галилей молчит. Говорит кому-то в сторону от трубки: «Бедняга». Все ясно, никаких объяснений от него сейчас не дождешься. Придется думать самому.
— Сам-то чем занимаешься? — спрашиваю я.
— А ничем, — говорит Галилей. — Твою мифологию читаю. Делаю интересные выводы.
И отрубается. А я смотрю по сторонам и чувствую, что мне действительно становится легче.
