Картина была почти готова, незаконченными остались только низ платья и фон; все шло по плану. Но лицо так и оставалось лишь белым овалом.
Позвонил Макс. Он хотел знать, как продвигается работа. Я ответил, что на нее уйдет больше времени, чем я ожидал; пусть наберется терпения. В свою очередь, я спросил его, как поживает Эмиль, я-де не видел его с той памятной ссоры. Макс ответил, что он его не видел тоже, и сказал, что позвонит ему сегодня же вечером — это, мол, хорошая мысль.
Мне совершенно не хотелось заканчивать работу. Все это было подозрительно.
Не исключено, конечно, что Макс и Эмиль, да и Жанна тоже, сговорились за моей спиной и лгали мне с самого начала; тогда я, дописав эту картину, рискую не больше, чем со всеми предыдущими. Но теперь я знал, что они вывели меня из игры, и, зная это, смотрел на все иначе. Пока не будет закончен Стевенс, за мной остается преимущество, ибо я им необходим. Я, естественно, думал, что в стороне меня держали из-за финансовых соображений и лгали только для того, чтобы надуть с гонорарами. Дележ прибылей наверняка с самого начала был не в мою пользу. Меня не допускали до комиссионера, очевидно, для того чтобы я не знал, сколько он платит. Я должен был оставаться лохом, курицей, несущей золотые яйца, которая довольствуется ежедневной горстью зерна и квохчет, выражая благодарность добрым хозяевам.
Была ли замешана Жанна? Возможно, но вряд ли она знала все до конца. Эмиль и Макс, скорее всего, прокатили ее по ходу дела. Не исключено, что это случилось, когда мы сблизились и она поселилась у меня. А может быть, наоборот: когда они ее прокатили, она и привязалась ко мне, вернее, захотела привязать меня к себе, рассудив, что Максу с Эмилем без меня не обойтись, а значит, банк будет держать она.
Я начал понимать, какой чудовищный заговор плелся вокруг меня. Мне никак не удавалось в это поверить, однако отрицать очевидное я не мог.
Но, в сущности, что мне было делать? Они — мои друзья, и, как ни крути, единственные. Кроме них у меня на свете никого нет.
Взбунтоваться, вывести их на чистую воду? Зачем, если я потеряю все, абсолютно все? То, что они делали, хоть и мне в убыток, стало якорем спасения всей моей жизни, не так ли? То, чем они воспользовались, принесло мне, тем не менее, все, что я нажил, верно? Они поживились за мой счет, но разве сам я не поживился, да еще как? И не смешно ли фальсификатору обижаться на обман? Как говорится, вор у вора…
