— Знаешь, дорогая, я должен идти, — сказал сенатор, вставая. Он знал, что ему просто необходимо сейчас уйти и все хорошенько обдумать. — Я еще никогда в жизни не занимался так долго зарядкой. Эвелин сразу же что-то учует, ей одного взгляда достаточно. У нее такой нюх…
Она тоже встала. Харрисон осмотрел ее сверху донизу. Как прекрасна, великолепна, восхитительна эта женщина!
Он взял ее за руки. Она была очень грустной, а ему это не нравилось. Мэджин всегда выглядела такой счастливой, такой полной жизни. А сейчас она кажется какой-то беспомощной, легко уязвимой. Впрочем, и в этом тоже есть нечто сексуальное. Неожиданно он почувствовал возбуждение и сквозь все одежды увидел ее наготу.
Какая злая ирония, подумал он. Женщина только что сказала ему о своей беременности, вся его карьера под угрозой краха, а он-то… Будто он прыщавый, сексуально озабоченный подросток, честное слово, а не сенатор Соединенных Штатов. Боже!
— Прости, что я оставляю тебя в такую минуту, — сказал он. — Но мне действительно пора идти.
— Что мы будем делать, Харрисон? Неужели ты действительно все можешь уладить?
Он вздохнул.
— Доверься мне. Я еще не знаю, как мы выкрутимся. Мне нужно все обдумать, а на это требуется время. Но я обязательно что-нибудь придумаю.
Она заглянула ему в глаза, страстно желая поверить. Раздражение его прошло, но лицо оставалось серьезным, мертвенно бледным. Очевидно, мысленно он уже впутывал ее новость в огромную сеть своих политических перспектив. Сейчас их крохотное дитя в одиночку противостоит всем тем вещам, которые Харрисон считает жизненно важными, — этим чертовым избирателям с их вшивыми голосами, чертову сенату, его жене…
Мэджин боялась, что ее младенец и она вместе с ним не перетянут чашу этих весов. Она шла сюда в парк, имея хоть и слабую, но надежду, она думала, что он обрадуется ее новости, что их любовь возвысится надо всем остальным. Глупые мечты, теперь она это видит. Политики слишком прагматичны. Это не означает, конечно, что он о ней не позаботится. Она знала, что он любит ее. И всегда жила этой мыслью.
Она взглянула на него, и ей показалось, что Харрисон смягчился. Он смотрел ей прямо в глаза и нежно сжимал ее руки в своих. Мэджин ощутила эмоциональный подъем.
— Прости меня, — сказала она. — Я действительно виновата, что так все получилось.
Он кратко кивнул, затем приблизился к ней и поцеловал. Его губы коснулись ее губ как-то рассеянно, он поцеловал ее будто из вежливости, а не от любви.
