Бритт опять повернулась к зеркалу, но тотчас оглянулась через плечо и посмотрела на него каким-то детским взглядом.
— Пожалуйста, скажи мне, Энтони, ты не думал о ней, когда увидел их, эти жемчуга?
Он покачал головой.
— Теперь я думаю только о тебе.
Бритт заглянула ему в глаза и нашла там успокоение, в котором нуждалась. Затем посмотрела в зеркало. Волосы она подобрала кверху, скрутив их во французский узел, как любила делать в пути.
— Ну как, гожусь я на роль твоей личной посланницы, направляющейся на прием к послу Штатов?
Энтони засмеялся.
— Ты просто великолепна, дорогая. Самая красивая жена в мире.
— Может, мне поскорее уйти, чтобы ты не начал расточать свои невообразимые комплименты, в которые невозможно поверить? К чему тут весь мир? Достаточно уж того, что я нравлюсь тебе.
— Как скажешь, дорогая. Как скажешь…
Она взяла сумочку, проверила ее содержимое, затем подошла к нему, поцеловала на прощание и погладила прохладными пальцами по щеке.
— Тебе уже намного лучше, дорогой. Скоро ты совсем поправишься.
— Постараюсь, милая.
Бритт подошла к двери.
— Ох, как бы мне хотелось, чтобы ты пошел со мной.
— Сделай, что можешь, для Элиота. Он действительно страдает.
Она кивнула, послала ему воздушный поцелуй и вышла из номера.
* * *
Вечер выдался на редкость приятным, без обычной духоты, и Элиот спустился вниз — встретить Моник или посольскую машину, отправленную за Бритт, смотря по тому, которая из них прибудет первой. Всю вторую половину дня его мысль металась от Бритт к жене и обратно, и от любопытства он переходил к отчаянию, от очарованности новым знакомством — к глухому ощущению несчастья.
Но что же все-таки делать с Моник? Он понимал, что необходимо как-то решить проблему отношений с женой, от этого никуда не деться, час пробил. А Бритт… Неужели она исчезнет из его жизни? Она существовала на острие его сознания — ее глаза, запах ее духов, ее длинные ноги. И перекрестный огонь их интеллектов, в котором он, к собственному удивлению, не давал ей поблажки.
Возможно, это способ компенсировать урон, нанесенный ему семейным позором, — смотреть на красоту, когда мир вокруг кишит всяческим безобразием и уродством. Чистота и совершенство Бритт, ее счастье — все это так контрастировало с его собственной, утопающей в пучине страстей жизнью. По его лицу бродила неясная улыбка, он жалел себя, что, в общем-то, не было ему присуще. Да, нервы не на шутку расходились. Надо постараться взять себя в руки.
