Джинн мой долго ходил по комнате из угла в угол, поглаживая бороду и морща лоб. Наконец, он взглянул на меня и произнес:
— Мой юный друг и спаситель, ты сам не знаешь, сколько ты сделал для меня. Я был безработным, бесприютным, безымянным... Теперь, благодаря тебе, я, кажется, нашел то, чего был лишен. Не буду тебе больше докучать. Не знаю, сумею ли отплатить тебе сполна, но клянусь, что буду вечным твоим слугой. Однако прости — не только твоим, ибо еще в юности я дал клятву служить всем людям. И все-таки мы с тобой не раз встретимся.
Старичок махнул рукой, тяжело вздохнул, опустился на кресло и исчез.
...А когда пришла мама, температура у меня была уже тридцать восемь и три.
Впрочем, через три дня джинн снова появился. Ночью я проснулся от того, что стукнула форточка. Открыл глаза, а рядом в кресле, где вы сейчас сидите,— старичок мой, зеленоватый от лунного света. Смотрит на меня и улыбается.
— Я почувствовал, говорит, что ты болен, мой юный друг, и потому не мог не посетить тебя вновь.— Он положил руку мне на голову и добавил: — Завтра же ты начнешь выздоравливать.
А вы-то как? — спрашиваю.— Привыкли немножко к нашей современной жизни?
Разве по мне не видно? Присмотрелся я — ба! — от бородищи джинна осталась куцая шкиперская бородка, вместо усов — подбритые грузинские усики, модный плащ нараспашку, в вырезе пиджака белая рубашка, галстук в полоску...
— Во даю, а? — хихикнул джинн.
— Откуда вы теперь? — спрашиваю.— Где устроились?
— О, этого не рассказать... Всюду и везде. Я помогал поднимать затонувшие корабли и заставлял двигаться суда на воздушных подушках, я надувал крыши зданий... Да-да, не удивляйся, бывают крыши, которые держатся благодаря постоянно нагнетаемому в них воздуху. Еще я пробовал взрывать скалы. Знаешь, если воздух так заморозить, что он станет жидким, можно творить настоящие чудеса. Опусти в жидкий воздух цветок, и он уже не осыплется, станет неувядающим, правда, если уронить, разобьется на кусочки, как стекло. Если смочить жидким воздухом кусок хлеба и бросить его, он взорвется. А простая сажа, пропитанная жидким кислородом, становится настоящей взрывчаткой, с ее помощью подрывники и дробили камень.
Ну, а последним моим делом, от которого я оторвался, чтобы прилететь к тебе, была погрузка огромного корабля. Корабль принимал в трюмы зерно. Так вот, друг мой, зерно из хранилищ порта перекачивает по трубам сжатый воздух.
Ах, как хорошо жить! Никогда мне так не работалось. Я даже стал поэтом, по дороге к тебе я на лету вот что сочинил:
