Потом приехал Ким. Федор бросился к нему, но Ким вышел мрачный, развел руками — фургон не заводится, а прибор Лаврецкий не разрешил снять. И на телефонный звонок отвечал, оказывается, тоже Лаврецкий.
Федор стоял, смотрел на Кима и словно не понимал, что он говорит. Потом ладонью провел по лицу, и на щеке остался грязный след.
— Всему есть предел, — сказал он. — Я ждал… Я ведь терпеливо ждал… Думал, он поймет, увидит…
Я понимала, о чем он говорит, и, странно, вместо обычного озлобления на него, я вдруг почувствовала раздражение на Лаврецкого. Впервые за все время.
— Посветите мне, — сказал Федор, — я попробую пролезть в туннель под дорогой.
Мы прошли к тому месту, где кабель входил в туннель. Здесь было давно разрыто, мы влезли на насыпь и почувствовали, как грузнут ноги в размякшей глине.
— Женя, может, уйдешь отсюда, — сказал Ким, — ты и так вся вымокла, посиди в машине…
А Федор даже не обернулся. Он спрыгнул в яму, я подняла повыше большой шахтерский фонарь так, чтобы свет падал туда, вниз.
— Идиоты, — сказал Федор. Он рассматривал вход. — Кто же делает такие вещи!
Действительно, все было сделано в нарушение правил, не говоря уже о том, что следовало вообще перенести линию, если уж очень нужно было вести здесь дорогу.
Вход обвалился. Не было здесь даже трубы и воронки, просто оставили в кирпиче канал и слегка зацементировали с краю. Все обвалилось. Федор стал разбирать руками кирпич и щебень, Ким спустился к нему, стал помогать.
Они расчистили вход, Федор взял у меня фонарь, посветил туда.
— Дальше как будто ничего, — сказал он и стал ощупывать свободной рукой кабель. — Есть у кого-нибудь карманный фонарь, я попробую залезть.
Ильяс дал ему фонарик, и он стал пробираться внутрь. Канал был узкий, и он с трудом протиснул плечи.
— Постой, — сказал Ким, — погоди. Ты понимаешь, что может получиться? Тебя завалит там, и ты не выберешься ни вперед ни назад.
— Ну и дьявол с ним, — послышалось из ствола, — по крайней мере позора нашего не увижу.
— Ты брось шутить, — крикнул Ким, — я серьезно говорю. Понимаешь, чем это пахнет?!
— Не волнуйся, — донеслось оттуда, — я осторожно. На всякий случай веревку дайте.
Принесли веревку. Он привязался к ней.
— Если дерну три раза — тащите. Не буду дергать — значит, все в порядке.
Он полез.
Мы стояли и смотрели, как медленно ползет веревка. Вот она остановилась, некоторое время лежала, как мертвая, потом опять поползла дальше. Все вокруг стояли и молчали, я держала фонарь, хлюпал дождь, скатывались комья земли с насыпи, а там, внизу, в глинистой луже лежала извитая петлями пеньковая веревка, медленно шевелилась, ползла в с гену.
