В конце дня они съезжались — усталые, злые, голодные, опять спорили, выдирали друг у друга материалы, людей, приборы, вмешивался Катаев, все распределял, потом они уходили все вместе, все еще ругаясь
И споря, а он прислушивался к их голосам, и ему начинало казаться, что он здесь не нужен.
Его старались не тревожить, не отвлекать производственными делами, он даже на планерках не обязан был присутствовать — для него единственного было сделано исключение, и он не ходил на планерки. Не потому, что го котел: он просто понял, что Федору это ни к чему. Не случайно тот на каждом шагу провозглашал, что \ них теперь свой мозговой центр, освобожденный от всех производственных дел.
Иногда он заходил к Лаврецкому — шумный, веселый, наэлектризованный, и словно ветер пробегал по кабинету, казалось, даже листы белой бумаги шевелились, заряжаясь его энергией.
— Я вас приветствую, Игорь Владимирович, — кричал он еще от двери, протягивая обе руки, и в два огромных шага оказывался рядом. — Идет мозговая деятельность? Идет, я вижу. Очень рад. — Он удовлетворенно оглядывая кабинет, книги, папки, приборы, щелкал языком. — Здорово здесь у вас! Входишь и чувствуешь, как попадаешь в насыщенное поле мысли! Эх, посидеть бы вот так месяц-другой. Пустите? Шучу. Сейчас никак нельзя — огромные дела затеяли, по всем предприятиям только и слышно: блуждающие токи! Ну, а вы не обращайте внимания, работайте. Нужно что-нибудь?
— Дня на два нашу машину, ну и кого-нибудь еще в помощь, любого Проверить хочу кое-какие вещи.
— К сожалению, пока ни одного выделить не могу, все под завязку. Потерпите немного.
— Тогда дайте Ильяса, пусть поведет фургон. Я сам управлюсь.
— Что вы, Игорь Владимирович! Ильяса-то как раз меньше всего могу, он же мотается между ними, без него зарез Потерпите совсем немного, ну, месяц, полтора, схлынет горячка, тогда — пожалуйста, хоть всех. Ну, всего доброго, побежал.
Он уходил так же быстро, как появлялся, и опятв В кабинете повисала тягучая тишина.
Как-то зашел Гурьев. Они давно не виделись, Вадим Николаевич пропадал на объекте, не появлялся в институте по нескольку дней. А тут он зашел как-то под вечер — понадобились схемы на завтра, увидел свет в окне, приоткрыл дверь. Лаврецкий сидел над расчетами.
Они обнялись, как будто вечность прошла. Постояли так у стола. Потом Лаврецкий отодвинулся. Держа Гурьева за плечи, взглянул со стороны.
— Слушай, а ты ничего. Посвежел, по-моему, даже. Помолодел как-то.
