Но где и кем работает поддающий Михалыч, Александре так и не удалось узнать. Не доведя до конца своего ритмически организованного монолога, Маргарита уронила голову на стол. Бутылка водки почти опустела. С минуты появления Александры в квартире номер три прошло всего сорок пять минут. Время школьного урока.
В квартире зависла тишина, состоящая из множества звуков – капала вода из неплотно завернутого крана, тикал будильник на антикварном буфете, откуда-то доносились скрипы и шорохи… На мягких лапах прибежала пыльная серая кошка. Увидев Александру, мяукнула и сунулась к блюдечку в углу, стала хрустеть катышками корма. Внизу, на складе, грохотало – видно, мебель грузили. Или разгружали, черт его знает. Маргарита тихо сопела. Александра затушила ее невыносимо смердящую сигарету и встала, чтобы снова подойти к закрытым дверям комнаты. Комнаты, в которой жила ее дочь.
Она прижалась лбом к неотзывчивым доскам, словно желая просочиться сквозь них, как привидение. Проникнуть туда, осмотреться, узнать, в самом ли деле убогая комнатушка освещена присутствием Киры? Неужели она, воздушная и безмолвная, ходила по этому коридору, гладила некрасивую кошку, готовила пищу на двухконфорочной плитке и беседовала с пьянчужкой травести?
Изнывая от безнадежности своего положения, Александра приникла глазом к замочной скважине. Ничего не разглядеть – полумрак и отблескивает что-то полированное. Она изменила позу – ерзая на коленях по шипастому резиновому половичку, пыталась услышать ту тишину, которая стояла в комнате. Тикают ли там часы, потрескивает ли, разворачиваясь, хрусткая оберточная бумага, скрипит ли, вздыхая, старая мебель?
И окаменела на коленях. Тишина в комнате потрясла ее. У тишины оказались мягкие крылья, и они, бесшумно подняв, перенесли Александру на двадцать лет назад. В жаркий сентябрьский полдень, когда она, еще, в сущности, ребенок, но ребенок, уже готовящийся стать матерью, возвращалась домой из сельмага. Ей бы не стоило ходить пешком так далеко – срок подходил к концу, живот ее, в котором, свернувшись калачиком, лежала Кира, уже опустился и тем самым придавал обманчивую легкость движениям и дыханию. Вот и поплелась она по такой жаре до сельмага, куда, по слухам, завезли ткань. Слухи оказались правдивыми, и Александра купила десять метров фланельки на пеленки, а продавщица, подружка ее, Нинка Соловьева, еще и отложила для нее под прилавок ситчику и отрез батиста.
