Не видел я кораллового рифа
И жемчугов Дахлакских островов.
Не орошал слезами труд сизифов
И не мелькал, кляня в душе улов,
Средь черных волн ныряющих голов.
Но я познал, как некогда Овидий,
Всю глубину волнений и тревог.
Мне кажется, что я когда-то видел
Морское дно, небесный потолок,
Что я нырял, как сомалийцы, в море,
Вылавливая жемчуг для купцов,
А для себя и для других ловцов —
Одни крупинки девственного горя,
Что я стоял над сомалийцем юным,
Когда нагим лежал он на песке,
Безмолвно, в неосознанной тоске,
Отдав дыханье европейским гуннам,
Жемчужины сжимавшим в кулаке.
Века прошли, но предо мной стоят
Пустые шхуны, выстроившись в ряд,
На трупы деревянные похожи.
Меня зовет ребенок чернокожий,
Свершающий последний свой улов,
Без горьких жалоб и без укоризны.
На мертвый жемчуг обменявший жизнь.
