Как-то ранним вечером, возвращаясь в комнату, я увидел, что он возится с дверью в конце коридора.
— Что это вы делаете?
— Помогите-ка.
Он пытался приделать к дверной ручке замок с цепочкой. Скоба отсутствовала, и другой конец цепочки было не к чему прикрепить — разве что к пустому кронштейну для огнетушителя на стене. Сам огнетушитель либо вообще никогда здесь не висел, либо давно был украден.
— Проще было бы раздобыть ключ от двери, — сказал я ему.
— Ключа нет. Я уже искал. Доктор Нгема разрешила мне перепробовать все запасные.
— А зачем вы, собственно, хотите запереть дверь?
Он вытаращил глаза:
— Вы же знаете. Сами видите, что здесь творится.
Я не сразу сообразил, что он говорит о воровстве из заброшенной пристройки.
— Но замок же старый. Да и что он изменит?
— Что изменит? — Он неуверенно улыбнулся. — Вы серьезно спрашиваете? Нельзя такое допускать. Непорядок.
— Ох, Лоуренс, Лоуренс…
— Что вы сказали?
Я помог ему надеть цепочку на кронштейн и запереть дверь. Но сразу было заметно, что замок дешевый, хлипкий. Серьезного удара не выдержит.
Такие вот занятия он себе и находил. Спустя несколько дней я увидел, что он срезает траву на участке между жилым и главным корпусом. За все годы, что я прожил здесь, на эту траву никто не покушался. Газонокосилки в больнице не было, но Лоуренс где-то раздобыл ржавый серп. Работа шла медленно. Он вспотел и раскраснелся. На крыльце столовой сидели Темба и Джулиус, наблюдая за ним с насмешливым изумлением.
— Ваш друг сошел с ума, — сказал Джулиус мне.
— Что ж, лужайка будет аккуратнее выглядеть, — ответил я.
Я и вправду полагал, что Лоуренс добивается именно этого. Когда бурые груды сухого густого бурьяна были убраны с лужайки и свалены на новую компостную кучу (тоже инициатива Лоуренса) за кухней, пространство между корпусами стало выглядеть весьма пристойно: чистая, голая земля.
Но Лоуренс, тяжело дыша, обвел участок хмурым взглядом.
— Что-то не так? Вы сделали большую работу.
— Да, знаю.
— Неужели вы собой недовольны?
— Доволен, — сказал он. — Доволен.
Но особой удовлетворенности его лицо не выражало.
На следующий день он забрался на крышу — стал выдирать растущие там сорняки. Солнце припекало. В раскаленном полуденном воздухе его одинокая согбенная фигура расплывалась и таяла. Я принес ему наверх бутылку воды и постоял рядом, пока он пил.
— Только не ждите ни от кого благодарности, — сказал я.
— Благодарности? В каком смысле?
— Я не понимаю, зачем вы так себя утруждаете.
