Все это мне поведал другой белый врач, уволившийся несколько лет тому назад. Он был человек озлобленный, побитый жизнью, и я не придавал большого значения его россказням. Однако доктор Нгема явно принимала в судьбе Техого куда большее участие, чем полагалось начальнице. Она относилась к нему заботливо и даже заискивающе. На собраниях из кожи вон лезла, чтобы вовлечь его в дискуссию, приглашала его к себе в кабинет для бесед по личным вопросам, а однажды попросила меня взять его под опеку.
Я попытался. Но сблизиться с Техого было нелегко. Он всегда ходил мрачный, надутый, сосредоточенный на угрюмой тьме, которую носил в себе. Друзей у него, по-видимому, не было, за исключением одного юноши, который часто приходил к нему из города. Я старался не обижаться на Техого: разумеется, гибель всей семьи его ожесточила. Но, честно говоря, он мало походил на жертву. Он был молод и красив, всегда одет щегольски, с иголочки. Носил в одном ухе серьгу, а на шее — серебряную цепочку. Он откуда-то получал деньги, но эта тема никогда не обсуждалась. Нам полагалось обходиться с ним как с несчастным, обездоленным Техого, помнить о его израненной душе. Забавно, какое могущество крылось в его беспомощности. Он не разговаривал — лишь неохотно выдавал какие-то междометия, да и то не по собственной инициативе, а вместо ответа на обращенный к нему вопрос. Он никогда не выказывал ни малейшего интереса к моей жизни, а его жизнью заинтересоваться было трудно. Уже много лет он был лишь молчаливым обитателем темного конца коридора, безмолвной фигурой в углу на общих собраниях. Я почти перестал его замечать.
Но теперь, с появлением Лоуренса Уотерса, мне пришлось вспомнить о Техого. Я обратил на него внимание, потому что он занимал комнату врача — комнату, где полагалось жить Лоуренсу. Но Лоуренсу я сказал неправду: об отъезде Техого не могло быть и речи. Переезжать ему было некуда.
— A-а… Что ж, — сказал Лоуренс, — странный он человек, этот Техого. Я пытаюсь с ним разговаривать, но он очень…
— Да, да, знаю.
Помолчав, он с потерянным видом произнес:
— Мне нравится жить вместе с вами, Фрэнк.
— Действительно? — Мне стало стыдно; стыдно не только за ложь, но и за свою досаду. — Что ж, все это еще неточно.
— Вы так думаете?
— Вероятность есть, — сказал я. — Возможно, никто из нас так никуда и не сдвинется.
Лоуренс не мог долго усидеть на месте. Его вечно распирала неуемная, какая-то бестолковая энергия. Если он не мерил комнату шагами, дымя сигаретой, то шатался по больничной территории, ко всему присматриваясь, обо всем расспрашивая. Почему стены покрашены в розовый цвет? Почему так плохо кормят? «Почему», «почему», «почему» — ну прямо маленький ребенок! Но с этим свойством уживалась предприимчивость взрослого человека, жаждущего перемен.
