Но как только открылось поле, на котором разместился отряд Степана, ребята увидели страшную картину.
Сверху по склону горы Хирс к позиции отряда бежало человек тридцать басмачей. Они стреляли на ходу, горланили, а некоторые махали кривыми, блестевшими на солнце саблями. Басмачи обошли отряд Степана по ущелью и теперь атаковали с тыла.
— Опоздал! — дрогнуло сердце Акбара.— Не надо было задерживаться.
Но Акбар был не прав. Отряду Степана уже ничем нельзя было помочь. Ребята с ужасом слышали дикие крики басмачей. Акбар подумал: «Весь отряд, в том числе и Степан, сейчас будет перебит басмачами».
Со стороны красноармейцев донеслись крики «Ура!». Акбар различил мощный бас Степана. Отряд красноармейцев контратаковал наступающих бандитов. Стрельба среди басмачей усилилась, раздалось несколько взрывов гранат, а затем все стихло.
Поднявшись из-за камня, ребята увидели, как басмачи волокли вниз красноармейца. Это был Степан. По лицу его текла кровь, но он был жив. Руки у Степана были скручены ремнем.
Акбар вытащил из-за пазухи наган, подаренный Васильевым, и выстрелил два раза в группу басмачей, идущих впереди. Один, усатый толстяк, взмахнув руками, упал на камни, а остальные залегли и открыли в направлении выстрела сильный ружейный огонь. Пули зацокали вокруг ребят. Надо было уходить. Что сделаешь с одним наганом против нескольких десятков басмачей.
Пока басмачи разобрались в чем дело, ребята надежно спрятались в камнях около самого обрыва. Они просидели в своем укрытии до темноты и стали невольными свидетелями гибели последних защитников Чашмаи-поён.
После того, как отряд Степана был уничтожен, а сам он взят в плен, заслон с южной окраины кишлака тоже сбили. Красноармейцы, оставшиеся в живых, оказались в полном окружении. Вокруг крепости горели кибитки. Теперь уже только с балахоны слышались редкие выстрелы и короткие очереди пулемета.
К вечеру стих и пулемет. У красноармейцев кончились патроны. Кибитка с балахоной, где укрепился е пулеметом командир отряда Васильев, загорелась, подожженная басмачами. Когда пламя полыхало уже выше балахоны, раздался взрыв и кибитка рухнула. Командир отряда, не желая сдаваться басмачам, взорвал последнюю лимонку.
Наступила тишина. Акбар не выдержал, опустив голову на камни, заплакал. Мальчик слова почувствовал себя сиротой.
Меньше суток прошло с тех пор, как он ушел из интерната. Видел в крепости живых, здоровых красноармейцев и доброотрядцев. Был уверен в том, что стоит взять ему оружие в руки, как басмачи будут разбиты и разбегутся. А произошло совсем другое. Красноармейцы погибли. Наверное, перебиты и многие воспитанники интерната. Убит, конечно, и муаллим. В кишлаке — ненавистный Кара-ишан. Куда идти? Что делать? В Душанбе не дойти, да и и через Сангикар не перебраться. Возвращаться в кишлак — идти на верную смерть. Неужели на этом все и кончилось? Не будет больше ни интерната, ни веселых бесед в крепости, ни Степан-ака, ни Ульяна Ивановича? Опять пасти скот за одну сухую лепешку? Сгибать спину перед Караишаном? Ходить оборванцем и слушать насмешки? Нет, лучше умереть, чем все это. Надо что-то делать.
