Тихонько удаляясь от берега, он сначала держал согнутые в локтях руки перед грудью, потом мягко подпрыгнул, нырнул с головой, и тут же выскочил по грудь из воды. Поплыл Мурад неторопливо, уверенно и старательно отмеряя локтями голубой сатин моря. Голова маленького пловца долго мелькала в перекатных волнах, будто кланяясь кому-то в складках синевы. Но вот мокрые кудряшки вспыхнули на солнце последний раз и померкли. Мурад слился с морем, а вскоре самая высокая волна, скрывшая его из глаз, докатилась до берега и улеглась около Васьки чистоплеском, ничего не сказав о дружке. Озабоченный Шабан прикинул: когда пробьют склянки в порту, Мурад уже будет на середине пролива. Так загадывал сам Мурад, мудруя над неразлучным компасом. Ваське нравилась эта загадочность, но караулить рубашку все равно было скучно.
И как на зло - вокруг все делалось с какой-то нетерпимой, воскресной замедленностью и тянучкой. Наконец-то в порту будто звякнула медная бутыль. Густой звук, словно шлепок... Вторая и третья нашлепка. Эти "склянки" были до того отчетливо зримы, что Ваське почудились пролетающие над головой медяшки. Ему очень хотелось, чтобы утробный бой морских часов услышал Мурад и не считал себя одиноким.
Васька Шабан знал, что Мурад не вернется, не добившись своего. И побаивался. Голубую, выгоревшую на плечиках добела рубашку с потертым воротничком, оставленную другом, Васька простирнул, разгладил на коленке и расстелил на чистом песке, закрепив по уголкам камешками.
Попозже стали подходить ребята. Они направлялись за каменную косу, где водились породистые раки, и зазывали с собой Ваську. Тот плутовато мямлил что-то про наказ матери не убегать далеко, отнекивался. Шабан хотел сохранить в тайне уговор с Мурадом, но быстро проболтался. Какой тут поднялся галдеж! Одни завидовали интернатскому кудряшу, хвалили за смелость, а другие осуждали.
- Опять поплыл без спросу?
- Ты очень много спрашиваешь!
- Правильный парень Мурад.
- Завидки берут - зенки дерут! Если бы не цыпки на ногах, и если бы мамка была чужая, как у него, я бы тоже.. А то мамку жалко.
- Мамсик... Тюфяк. В герои собрался!
- И ты не больно рвешься на Кара-Ада.
- Опоздал я... Поплыл бы с Мурадом.
- Слышь, Филька, а ты догоняй!
С вонючим ночным фонарем, в порыжелых керзовых сапогах и с бляшками высохшего ила на пилотке подошел, хромая, кособокий бакенщик. Увидев рубашку на песке, Фалалей Кийко оживился.
- Утоп кто? - спросил он с интересом. Не доверяя солнцу, он стал фонарем подсвечивать, размахивать им как кадилом, словно подзывая утопленника. - Год нынче негожий, бедственный. По-местному змеиным зовется. У нас и без того разномастного дерьма невпроворот. Давно сосунок нырнул? Поди, на край света унесло.
