Потом она хочет накормить меня. Говорит, я могу оставаться еще два часа. Но мне не хочется есть. Не хочется оставаться. Я одеваюсь, а она заворачивается в одеяло, сидит и смотрит на меня.
– Слушай, Мацек, а ты ведь так и не сказал, ты сейчас кого-нибудь любишь?
– Я?
– Ага, любишь! Посмотри-ка на себя! Покраснел!
– Не смейся.
– Прости. Хорошо, что ты влюблен. Ты это здорово умеешь. А она тебя любит?
– Не знаю. Может быть. Немножко.
Марья выбирается из кровати, подходит, голая, ко мне и застегивает на мне куртку. Как будто мне четыре года. Целует на прощанье у двери. Крепко и звонко.
– Береги ее, Мацек. И себя побереги!
Рождество прошло. Три дня спустя я хожу по Суконным рядам,[24] покупаю подарки. Янтарное ожерелье для Ани. Ножик с рукояткой из янтаря для Сэма. Тетка Агата собрала мне в дорогу целую коробку всякой снеди. Я рассказываю ей про полки в «Теско», заваленные польской едой, но она мне не верит. И глядит озабоченно, а мой младший кузен сердится, что я опять уезжаю, так скоро. Но я рад, что мой визит закончился. Это все равно как переесть торта, исключительно замечательного торта. В сон клонит. Я хочу увидеть Аню. В последний раз я ее видел в раздевалке бассейна. Мы не говорили тогда. Ее поцелуй. Ее поцелуй.
Ночью в самолете я смотрю на огоньки внизу. Огоньки, что жмутся друг к другу. Сверху это хорошо видно. Люди, им хочется быть ближе к другим людям.
Из эдинбургского аэропорта автобусом еду до Хеймаркета, потом поездом до Инвернесса и снова автобусом до Эвантона. Ни с кем не разговариваю. В первый день после возвращения английский режет ухо. Сижу с закрытыми глазами, но до конца не засыпаю – боюсь забыть где-нибудь теткину коробку.
На своей дорожке встречаю мистера Маккензи, хозяина.
– Здравствуйте, – говорю. – Я, прошу прощения, надеюсь, вы хорошо провели Рождество. Да?
– Да. По-тихому.
– Очень хорошо. Мистер Маккензи?
– Да?
– Извините, если вам некогда, но я хочу напомнить – у меня в фургоне по-прежнему пахнет газом. Теперь даже на улице около фургона.
– Ничего подобного. Вы ошибаетесь, с газом все в порядке.
Как я устал. На секунду зажмуриваюсь.
– Пойдемте и этот газ понюхайте. Сами поймете. – Раньше я с ним так не разговаривал.
– С – газом – все – в – порядке, – очень медленно, как идиоту, говорит он и поворачивает к своему дому. У двери оглядывается на меня и добавляет: – А шляпа у тебя дурацкая. И ты в ней как дурак.
– Паскуда! Говорю тебе, газом пахнет!
Он заходит в дом и так поспешно захлопывает дверь, что серебряный рождественский венок падает на крыльцо.
