«Но ведь и то, что я сейчас стою под дверью и подслушиваю — это ведь тоже обман, это нечестно. Неужто я всю жизнь буду врать и делать что-то нечестное? Неужели на всю жизнь мне одна оценка — единица «с обманом»?»
Может быть, потому что Вовка был захвачен своими мыслями, а в зале снова захлопали, — он не услышал шагов. И только когда кто-то толкнул его, он резко обернулся. Позади стояло четверо семиклассников: три ученицы и с ними Костя Лось, которого Вовка хорошо знал. Тот тоже был заядлым спортсменом — чемпионом школы по гимнастике. Семиклассники держали в руках две корзины с цветами.
— Чего стоишь на пороге? — спросила Вовку белокурая девочка, которая несла корзину в паре с Костей.
— Да это Вовка Онищенко. Из четвертого «Б». Прыгун в воду, — скороговоркой выпалил Костя. — Мария Васильевна у них преподавала. Пришел, наверное, приветствовать от класса, запоздал и боится, чудак, войти… Ну, пошли, старик! Давай быстрее, а то кто-нибудь снова начнет выступать, тогда неудобно.
Тут Костя ловко подтолкнул Вовку коленом, и тот очутился в зале. Все произошло так неожиданно и молниеносно, что Вовка не успел сказать ни слова.
Аплодисменты, которые уже затихали, раздались с новой силой. Весь зал поднялся и стоя аплодировал, пока семиклассники несли на сцену корзины с цветами. Проход между рядами стульев здесь узкий, Вовке некуда было деться, и он, бледный, перепуганный насмерть, поневоле шагал перед семиклассниками, ощущая себя, как во сне.
И вот Вовка — на сцене. Семиклассники ставят цветы на стол президиума и тут же возвращаются назад в зал. И Вовка, вдруг утратив над собой власть, торчит на месте в каком-то отчаянном оцепенении.
Директор школы Осип Гаврилович некоторое время вопросительно смотрит на него, потом улыбается и неожиданно говорит:
— Слово имеет ученик четвертого класса «Б» Онищенко Владимир.
У Вовки потемнело в глазах. Невыразимый страх охватывает его. Как это случилось? Для чего он здесь? Что делать?..
Все тело у Вовки — будто чужое. Особенно руки. Он не знает, куда их деть. Они мешают ему. Он то закладывает их за спину, То засовывает в карманы, то сжимает так, что трещат суставы…
Все ждут. Вовка молчит.
— Говори, Онищенко, не стесняйся, — ласково приглашает директор.
— Ну! «Дорогая Мария Васильевна…» — шепотом подсказывает Павел Петрович, который сидит совсем близко.
— Дорогая Мария Васильевна, — машинально повторяет Вовка, пугается собственного голоса и замолкает.
Но уже поздно. Теперь нужно что-то говорить. И слова вырываются сами собой — судорожные, бессвязные, неудержимые…
