— Дорогая Мария Васильевна…
Вовка не узнал голоса Павла Павловича — мужественный и властный на уроках, сейчас он звучал тихо и смущенно.
— Дорогая Мария Васильевна… Вы знаете, что я не умею выступать и говорить речи. Вы хорошо это знаете. Вы даже укоряли меня за такую особенность, когда я был еще Павликом-Равликом[1], вашим учеником. В этой самой школе вы были нашим классным руководителем. Но сегодня я не могу не выступить. Сегодня из нашего коллектива уходите вы, самый дорогой для меня человек, мой бывший учитель и мой нынешний товарищ по работе… Эх, не умею я говорить… Но, знаете, я ведь благодаря вам стал учителем… Хотел быть таким, как вы… И не знаю… может… Да что я говорю… Не то я говорю… Мария Васильевна, родная, дорогая вы моя… Спасибо вам за все, что вы сделали для меня, для нас, для всех, кого вы учили. А их сотни, тысячи… Наша школа навсегда останется для вас родным домом. Вы не покидаете нашу семью, а просто, просто…
Павел Павлович вдруг покраснел, заморгал, потом вышел из-за стола, подошел к Марии Васильевне, склонился и поцеловал ей руку. Он какое-то время так и стоял, склонившись и припав губами к ее руке. А Мария Васильевна другой рукой гладила его по голове и что-то шептала. Глаза у нее были влажные и часто-часто моргали.
В зале царила мертвая тишина. Вовка весь съежился. Ему стало казаться — будто все здесь уже знают, что он стоит за дверью, и знают, как он невзлюбил Марию Васильевну, и знают даже, какую «благородную» месть придумал для нее. И такою жалкой и никчемной показалась Вовке эта «благородная» месть, построенная на уловках и лжи, что захотелось убежать, но он не мог двинуться с места.
Снова послышались рукоплескания, а потом на сцену вышла какая-то не знакомая Вовке девятиклассница. Она говорила звонким торжественным голосом, каким обычно декламируют стихи на школьных вечерах самодеятельности. От волнения Вовка плохо слушал, но одна фраза сразу дошла до его сознания: «Ваши единицы «с обманом» учили нас честности и правдивости».
Единица «с обманом»! Это же была последняя его оценка у Марии Васильевны. И вообще это была последняя единица «с обманом», которую поставила Мария Васильевна: после Вовки больше никто не получил такой оценки. А Вовка так и не исправил ее. Она осталась теперь у него навеки.
Будут у Вовки и четверки, и пятерки, но никогда ему не исправить этой единицы «с обманом». Потому что оценки ему будут ставить другие учителя. А Мария Васильевна уже никогда не поставит ему ни «двойки — почти тройки», ни четверки с двумя минусами, ни пятерки с плюсом — никогда. И Вовка вдруг впервые понял всю безнадежность и непоправимость короткого слова — никогда. Его охватило отчаяние.
