Из разговоров с тупицей Калхейном и нескладной великаншей, леди Мэри Лемберт, Анна твердо усвоила: они не признают ни эшафот, ни дыбу. Они, видите ли, не верят в насилие, в возмездие, в смерть. (Хотя как же это не верить в смерть? Ведь и сами они когда-нибудь умрут!) Самое большее, что они могут, — запереть ее на ключ в ее комнатах. Но женщина-понтифик вот-вот объявится снова проверить, хорошо ли с ней обращаются…
Выходит, они, по сути, бессильны.
По обе стороны коридора шли двери, в большинстве своем со смотровыми окошечками. Анна заглядывала в комнаты — то со столами и машинами, то без столов и без машин, то с людьми, обсуждающими что-то, то с кухонным оборудованием, то снова со столами и людьми. Никто ей не мешал. В самом конце коридора она натолкнулась на комнату без окошечка, тронула дверную ручку. Заперто. Но не успела она отойти или хотя бы отдернуть руку, дверь внезапно открыли изнутри.
— Ох, леди Анна!..
Неужели никто в этом проклятом месте не научится обращаться к ней как положено? Женщина, что стояла в дверях, по всей видимости, служанка, носила ту же безобразную сине-зеленую форму, что и все остальные. Может, и не служанка, а, подобно леди Мэри, подмастерье женского пола. Неинтересная личность, зато за ее спиной Анна увидела нечто совершенно неожиданное. Что-что, а встретить здесь ребенка ей и не грезилось.
Оттолкнув служанку, Анна ворвалась в комнату. Мальчик, совсем еще маленький, одетый довольно странно — в какой-то мундир. Темные глаза, кудрявые темные волосы, чудная улыбка. Возраст? Годика четыре. И вокруг него витает аура, какую не спутаешь ни с чем: Анна была готова держать пари, что малыш — королевских кровей.
— Ты кто, мой хороший?
В ответ мальчик разразился потоком слов на языке, абсолютно ей не известном. Служанка бросилась к устройству, висящему на стене, и спустя мгновение в комнате появился Калхейн.
— Простите, ваша светлость, вы заявляли, что не хотите меня больше видеть. Но Кити послала вызов, а я оказался ближе всех…
Приглядевшись к нему, Анна без промедления решила, что видит его насквозь. Он вожделеет ее. Но и гордится своей диковинной и презренной профессией, и самонадеянно уверен в правоте якобы священной миссии, которая привела ее жизнь к краху. Ее жизнь и, возможно, жизнь ее дочери. Калхейн убежден, как и лорд директор Брилл, и даже простушка леди Мэри, что все совершенное ими правильно, поскольку они уже совершили это. Ей, как никому, понятно подобное поведение: именно так вел себя кардинал Уолси, правая рука Генриха, лорд-канцлер, посоветовавший королю оторвать Анну от Гарри Перси, а затем отговаривавший монарха от женитьбы на ней. Так Уолси вел себя, пока она, слабая Анна Болейн, дочь мало кому известного Тома Болейна, не настроила Генриха против кардинала и не отправила того под суд
