Я дала ей бритву, сказала акушерка, а она... Эти мамки... Никогда, что ли, там не брила... Ведь пятерых родила...
Глаза матери посмотрели на меня. Я еще раньше успел их отвести.
Тужься, сказала мать, давай потихоньку. Начинает выходить. Уже...
Как огромная капля вырастает, появилось что-то черное между ног у толстухи. Это была головка ребенка. Она была покрыта волосами.
Толстуха заорала. В какой-то момент я перестал ее слышать. Во все глаза я смотрел на эту каплю. Капля росла и росла...
Мать осторожно поддерживала эту каплю.
Потом из горы выросла голова и провернулась. А потом появилась рука.
Ребенок был похож на помятую резиновую куклу. Со слепыми глазами, мокрый. Он лежал на руке акушерки, я слышал металлический звук.
Это мать взяла инструменты, чтобы обрезать пуповину.
"Четыре, четыре двести... - подкинула на руке акушерка. Отличный мальчик".
Толстуха простонала. Глаза ее были закрыты, изо рта текла струйка слюны.
Потом мать занялась последом, а резиновая кукла заорала. И как червь извивалась.
"Мальчик?" - очнулась толстуха.
"Парень... - сказала акушерка. - Здоровый..."
"О господи, одни парни... - застонала толстуха. - Куда я их девать буду..."
"Что, обратно его запихивать, что ли?! - Акушерка бережно укрывала толстуху. - Сама утопишь, если надо... Или на войну, не дай господь, попадет... Хотя теперь нет вроде... Другие вон на стадионе, в туалет выкидывают... И то ничего..."
Акушерка перекрестилась и выругалась.
Теперь, наверное, у этого червяка уже свои червячки...
Но не всегда так было.
Было так, что рождался урод. Да, урод. Одноглазый. Или с "волчьей пастью".
Или с головой огромной, как глобус.
Это было, когда мать еще училась.
Старая врач вынимала ребенка и просила таз с водой.
- - - Принеси таз, девочка, - - - говорила она моей матери. - - - Принеси таз поглубже - - - И мать приносила таз.
- - - Отвернись, девочка. Не надо тебе пока такого видеть - - - Пока сама не родила, не надо - - -
Мать не отворачивалась. Врач брала на руку урода. Спокойно его осматривала, как стакан на свет. А потом опускала в таз. И, поморщившись, отворачивалась.
Держала долго так руку.
- - - Иди, девочка - - - Пока роженица спит - - - Я потом сама с ней поговорю - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
В тот день мы возвращались домой в сумерках. Я отчетливо запомнил этот день.
Было прохладно. Я держал руку матери.
День был такой большой, такой широкий...
Он вмещал в себя все.
И меня, и отца, и мать, и толстуху, и младенца, и смерть прабабушки, и медвежонка, который ревел в зоопарке, и сам зоопарк, и наш городок...
