Аллейн
оглядывал подобие ниши, занимавшей почти всю стену на их конце комнаты. Ниша
была оклеена малиновой и позолоченной бумагой и увешана привезенными из
Нгомбваны предметами – щитами, масками, плащами, копьями – расположенными так,
что получился своего рода африканский орнамент, обрамленный геральдическими
изображениями. Центральным экспонатом служил ритуальный барабан. Все это
освещалось небольшим театральным прожектором. Зрелище получилось внушительное,
уводящее воображение к давним дням, в которые дом этот только строился, а
Лондон сходил с ума по нубийским статуям и маленьким черным пажам в тюрбанах.
Громобою понравится, подумал Аллейн.
По
трем стенам залы тянулась галерея для музыкантов, и Гибсон пояснил, что помимо
оркестра на ней будут находиться четверо его людей.
Шесть
двустворчатых окон, начинающихся от самого пола, выходили в парк. “Прекрасные
виды” создали ложную перспективу, высадив по обеим сторонам продолговатого
озера тисовые деревья – на переднем плане высокие, а дальше все уменьшавшиеся
вплоть до самых миниатюрных размеров. Соответственно была изменена и форма
озера, широкого там, где росли деревья повыше, и сужавшегося к дальнему краю. В
итоге получилась почти пугающая оптическая иллюзия. Аллейн читал где-то о
“Корсиканских братьях” в постановке Генри Ирвинга, разместившего поближе к
публике шестифутовых стражников, а на заднем плане расположившего карликов.
Здесь, думал Аллейн, эффект получится противоположным ирвинговскому, поскольку
на дальнем конце озера был разбит шатер, в котором во время устраиваемого на
свежем воздухе представления будут сидеть Громобой, посол и кое-кто из особо почетных
гостей. Из салона они будут походить на Гуливеров в Лиллипутии. Что опять-таки,
сказал себе Аллейн, не доставит Громобою ничего кроме удовольствия.
Помня
о присутствии лакея, он и Гибсон разговаривали, не повышая голоса.
–
Сам видишь как разбит парк, – говорил Гибсон. – Через секунду я покажу тебе
план. Все их шоу, вечерний прием, начнется здесь, на первом этаже. А после переместится
в этот клятый парк. На второй этаж никто кроме постоянной прислуги подниматься
не будет, об этом мы позаботимся. Наверху каждой лестницы я поставлю по
человеку, можешь не волноваться. Теперь. Как видишь, вестибюль, который за
нами, находится на более низком уровне, а перед нами, за окнами – парк. Слева
от тебя тоже парадные комнаты: салон поменьше, столовая – можешь назвать ее
банкетным залом, не ошибешься – дальше кухни и служебные помещения. Справа от
нас соединяется с вестибюлем, тем что сзади, что-то вроде гостиной для дам, а к
ней, прямо за альковом со скобяными изделиями, – Гибсон указал на нгомбванские
трофеи, – примыкает дамская туалетная. Этакая, знаешь, изысканная. Ковры по
колено. Кресла, туалетные столики. Даровая пудра и пара горничных. В самих
ватерклозетах, их там четыре, есть выходящие в парк окна, почти под потолком.
Как следует прицелиться из них по шатру трудно, мешают деревья. И все же. Мы
посадили туда надежную женщину в чине сержанта.
