– Обеспокоен?
– Я бы сказал – ужасно.
– И были бы правы. Он места себе не находит от
страха и доставляет Специальной службе чертову уйму хлопот. И что еще хуже, он
теперь мертвой хваткой вцепился в меня. То, что к службе безопасности я
никакого касания не имею, его не интересует. Он, видите ли, волнуется! Я же
знаком с Громобоем и этого достаточно. Он хочет, чтобы я научил Специальную
службу, как ей следует действовать. Представляете? Будь его воля, у них уже из
каждой орнаментальной плевательницы торчал бы датчик тревожной сигнализации, а
под кроватью Громобоя располагался бы пост службы безопасности. Хотя, должен
сказать, я его не виню. Прием-то ему придется устраивать. Вы, я полагаю,
приглашены?
– Да, приглашен. А вы?
– В совершенно ненужной мне роли одноклассника
Громобоя. Вместе с Трой, разумеется, – сказал Аллейн, касаясь ее руки.
Последовала долгая пауза.
– Конечно, – сказал наконец мистер Уипплстоун, – в
Англии подобного не случается. Да еще на приемах. Сумасшедшие все больше
прячутся по кухням или еще где-нибудь.
– Или у окон в верхнем этаже какого-нибудь склада?
– Вот именно.
Зазвонил телефон, Трой вышла, чтобы ответить.
– Видимо, мне следует воздержаться от малоприятного
замечания насчет того, что все-де рано или поздно случается в первый раз.
– Ну, что за глупости! – взволновался мистер
Уипплстоун. – Глупости, дорогой мой! Уверяю вас! Глупости! Хотя, конечно, –
смущенно добавил он, – говорят и такое.
– Будем надеяться, что это неправда.
Вернулась Трой.
– Посол Нгомбваны, – сказала она, – хочет
переговорить с тобой, дорогой.
– Да благослови Господь его курчавые седины, –
пробормотал Аллейн, возводя глаза к потолку.
У самой двери он остановился.
– Кстати, Сэм, вот вам еще одно совпадение по части
Санскрита. Сдается мне, я тоже видел его – три недели назад, в Нгомбване, он
стоял во всех его браслетах и серьгах на ступенях своего прежнего заведения.
Или это был единственный и неповторимый Санскрит, или я сам – перемещенный
голландец в бусах и светлых локонах.
IV
У Чаббов Люси особых возражений не вызвала.
– Раз она здорова, сэр, – сказала миссис Чабб, – так
чего же я буду возражать. Пускай мышей отпугивает.
Всего за неделю Люси удивительным образом расцвела.
Шерстка стала лоснистой, глаза яркими и вся она округлилась. Привязанность ее к
мистеру Уипплстоуну становилась все более явственной, и он уже начал опасаться
(что и отметил в своем дневнике), как бы ему не обратиться в трясущегося над
нею старого дурака. “Очаровательная зверушка, – писал он. – Признаюсь, ее
внимание мне льстит. А какие у нее милые повадки”. Милые повадки состояли в
том, что Люси не спускала с него глаз; что когда он приходил домой после
часового отсутствия, встречала его так, словно он возвратился с Северного
полюса; что она носилась под дому, задрав хвост и разыгрывая изумление при
встречах с ним; и что по временам, охваченная внезапным приливом чувств, она
хватала его за руку передними лапами, молотила по ней задними, притворялась
будто вот-вот укусит, а после облизывала руку, громко мурлыча.
