– Это они танцевальный спектакль
репетируют, – объясняла мама. – Вы же не думаете, дорогуша, что они станут
плясать задаром?
Земля была пропитана влагой.
Теперь мы шли мимо моих расставленных по территории мотеля плакатиков. Мы
миновали «Крыло Джерри Льюиса», и «Президентское крыло, бывшее крыло “Мулен-Руж”».
Вудстокцы поглядывали на них, но пока молчали.
День совершенно необъяснимым
образом обращался в холодный, облачный, однако я обливался потом. Ланг
остановился, улыбаясь, и я решил, что это дурной знак. Да и Голдштейн тоже счастливым
явно не выглядел.
Мы миновали разваливавшиеся
бунгало, все дальше углубляясь в болото. Показался еще один плакатик: «Бассейн “Синие
замшевые туфли Элвиса Пресли” и “Кабана-клуб”. Только для постояльцев. Всем
прочим грозит пожизненное заключение, если они не будут платить по 5 долларов в
день Соне, эксперту по бассейнам».
Я не знал, куда девать глаза.
Разумеется, они решили, что я законченный псих. С другой стороны, и в бегство
они пока тоже не ударились. Положение-то их было отчаянным. Как, собственно, и
мое. Это походило на венчание под дулом дробовика.
– А какой-нибудь открытый участок
у вас есть? – спросил красавец Ланг.
– Там дальше есть луг, – ответил
я, стараясь сохранять жизнерадостный вид. Вудстокцы шли за мной и с каждым
шагом лица их становились все более разочарованными. Должно быть, они решили,
что я – какая-то темная личность из тех, что продают участки во Флориде, находящиеся,
на самом-то деле, под водой. Кое-кто из них уже начал перешептываться. Даже
йоркширский терьер и тот выглядел пришибленным.
Мы проходили мимо других
плакатиков – «Международный киоск культурной информации». Проходили мимо других
построек – «Голливудский отель “Палм Плаза”», представлявший собой разрушавшиеся
меблированные комнаты, в которых обитали артисты «Лунного света». И чем дальше
мы шли, тем увереннее я понимал, что обветшалые бунгало, заболоченная земля и
идиотские плакатики сделку нашу угробят. И если это случится, я немедля подожгу
все наше заведение, а затем с большим удовольствием сяду в тюрьму.
В конце концов, до луга осталось
всего двадцать футов. Я ощутил облегчение – хотя бы потому, что плакатиков
вокруг больше не было. Как мог я объяснить не знавшим меня людям, способным,
надеялся я, стать моими спасителями, что все это было ничем иным как терапевтическим
средством, позволившим мне прожить долгие дни, в течение которых я ждал, когда
они свалятся с неба, – а именно об этом я всегда и мечтал.
