– Здравствуйте, я – Эллиот
Тайбер, один из тех, кто помог заварить всю эту кашу, – сказал и полицейскому.
– Владелец вон того мотеля.
Полицейский кивнул мне и
улыбнулся – видно было, что ему совершенно ясно: если он вытащит пистолет и
пристрелит меня на месте, половина жителей Уайт-Лейка проникнется к нему
искренней любовью. Улыбка его меня ободрила, и я рискнул пойти дальше:
– Знаете, я хоть и приложил руку к
этой истории – а моя рука была лишь одной из многих, – но уже недели две не был
на ферме, а мне очень хочется посмотреть, как там все выглядит перед началом
концерта. Вы не могли бы подвезти меня до хозяйства Ясгура?
– Могу, конечно, – ответил
полицейский. – Садитесь.
Я сел на заднее сиденье и
полицейский тут же попросил, чтобы я обхватил его руками за талию.
– Если вы по дороге свалитесь,
мне задницу оторвут, – пояснил он.
– Понял, – сказал я. Настал мой
черед стеснительно улыбнуться.
Виляя между двумя потоками машин,
мы добрались до фермы Макса меньше, чем за пятнадцать минут. И я в
совершеннейшем изумлении замер на границе его владений. Четырнадцать лет я
регулярно посещал его ферму, а теперь не мог узнать ее.
Меньше, чем за месяц Майк Ланг,
Джон Робертс, Джоэл Розенман и Арти Корнфилд – с помощью нескольких сотен
вудстокцев – возвели небольшой город, подобного которому я и вообразить-то
никогда не смог бы. Природа создала на этой земле огромную чашу – совершенный амфитеатр.
На южном его краю стояла сцена шириной в сотню футов. Над сценой были натянуты
длинные полотнища брезента, защищавшие исполнителей и аппаратуру от непогоды.
По обеим сторонам сцены возвышались огромные динамики, усилители и прочая
электроника. А в середине сцены стоял квинтет микрофонов, ожидавших своих
хозяев – Хэвенса, Джоплин, Долтри, Хендрикса, Баэз, Гатри, Слая, «Creedence»,
Кокера, Кантри Джо, Кросби, Стиллза, Нэша, Янга и многих, многих других.
Подмостки, на которых держалась сцена, достигали высоты трехэтажного дома. За сценой,
слева и справа от нее, раскинулось море палаток, перемежавшихся жилыми
автоприцепами, грузовиками, автобусами и тракторами. Мили и мили кабелей и
проводов тянулись со сцены к звуковой аппаратуре. Операторские и микрофонные
краны вытягивали над огромной платформой свои роботовидные руки.
Перед сценой, в нескольких сотнях
ярдов от нее, были построены леса высотой в трехэтажный дом – с дополнительными
динамиками. На земле стояли сотни палаток, одни крошечные, походные, другие
побольше и посложнее и все разных мастей, от желтой, до голубой и красной.
Среди них возвышались, точно дружелюбные стражи, палатки торговые, эти были
устроены совсем просто – четыре столба с натянутой на них брезентовой крышей. Территорию
эту окружали батальоны легковушек, пикапов, автобусов, изукрашенных
психоделическими рисунками. И всю ее заполняли люди, пятьсот тысяч людей,
подобных разноцветным нитям гигантского, замысловатого ковра. Зрелище было одновременно
и захватывавшим дух, и кружившим голову, и вызывавшим душевный подъем. Я вглядывался
в эту толпу и видел написанную на каждом лице тихую радость. То были лица
людей, которых хотел собрать здесь и собрал Майк Ланг – поколение,
противостоявшее войне и породившее движение за гражданские права. Они-то и натолкнули
его на мысль назвать их «нацией Вудстока».
