Гектор ничего не понял в ее путаной речи и сказал с досадой:
— Кассандра, ты плохо закончишь свою жизнь.
Он собирался продолжить: о том, что желает ей добра и прочее, но она с какой-то истовой убежденностью кивнула и воскликнула:
— Не сомневаюсь!
Брат с сестрой поглядели друг на друга.
— А кто из нас закончит жизнь хорошо? — спросила сестра и склонила голову набок. — Как ты думаешь, брат?
Праздник двадцать пятой весны застал окончательно сформированного защитника и наследника.
Образование Гектора было закончено. Он посетил Хеттусу и Айгюптос, он все-таки научился плавать. Что еще? Драться он умел от природы. Учителей бил.
Счастье Гектора заключалось в отсутствии перемен. Теперь он знал это наверняка.
Все, что может быть в мире хорошего, помещалось между долгом и любовью к родине. Родина — это патриархальный уклад, обширнейшая семья, железное, убивающее лишние мысли здоровье, да вон то селение на холме. Он осознал себя стражем неизменности, стражем верности и постоянства. Он не догадывался, что постоянство и неизменность — свойства прошлого.
К празднику двадцать пятой весны Гектор, сын Приама, кое-что придумал. Он придумал соорудить такое копье, выше и тяжелее которого еще не бывало, и чтобы копье то, кроме него, не умел поднять ни один человек.
По крайней мере ни один в царстве Трои и Илиона.
Афина из мира богов
Я должна найти избранника. Мне без избранника тошно.
Успех сложная штука, нематериальная, это не плотская любовь Афродиты. Та может менять любимчиков с каждым подмигиванием Гелиоса,[55] я так не хочу. Я не судьба, чтобы отворачиваться. Настоящий успех, подлинную победу получают один раз, навсегда. Миг достижения застывает во времени. Это то, что нельзя отобрать.
С ними потом случается всякое — я не гарантирую счастья. Да и коллеги зачастую ополчаются против моих питомцев. Я вынуждена постоянно отстаивать свои права. Но мой избранник всегда отважен. Он не боится прогневать кого-то ради меня.
Мы слишком надоели друг другу. Поэтому мы не можем не смотреть вниз. Только там, в полном превратностей, вечно ускользающем мире воплощаются наши стремления, наша воля и, главное, наше отличие друг от друга, которым каждый из нас так гордится, так упивается.
А мир внизу изменчив настолько, что почти не существует. И чем же мы тогда правим?
И кто мы такие?
Гера меня не любит, это ясно. Она не может простить, что я целиком плод и замысел отца моего Зевса. Я его дочь, а не ее.
