Три стороны моря | страница 33



Я не стала спорить.

— Волшебная сила искусства. Потрясающая, магическая… Как угодно назови, а не передашь того, что живет во мне: ледяной огонь творчества, бурное блаженство художника, молниеносный покой спускающего тетиву.

— С молниеносным ты бы поаккуратней…

— Да, ты права. — Он озабоченно посмотрел по сторонам, вверх, вниз и демонстративно развел руками: — Я не хотел сказать ничего дурного. Слово «молниеносный» употреблено исключительно как метафора, в целях художественной передачи образа. Отношение к слову «молния» косвенное, производное. Случайное.

— Не нервничай, отец тебя любит.

Он одарил меня лучистым взором. Мы наслаждаемся друг другом. Мы не можем быть любовниками — дело не в родственных связях, братец-сестричка, кому они мешают, дело не в Гефесте, не в Аресе, не в музах-подружках — просто небо не выдержит соединения двух совершенств.

Мы вдвоем, он восхищает меня, я прикасаюсь к его телу и ничего не чувствую. Мы привыкли.

Больше половины его песен посвящено мне.

— Фебби, тебе знакомо имя — Кассандра?

— Кассандра? Она очень талантлива.

— Она пророчица?

— Пророчица? Чего вдруг? Пророки — Тиресий, Калхант… Амфиарай. Она автор.

— Кто-кто?

— Кассандра.

— Нет, что это ты сказал за слово? Кто Кассандра?

— Это одна из моих разработок. Идея на будущее. Не обращай внимания.

— Фебби, хороший мой, я не буду обращать внимания, только прошу тебя, сделай так, чтобы ее никто никогда не слушал.

— А я? Кого мне слушать — вечно собственную музыку? Мне надоело переделывать свои мифы и посвящать самому себе гимны.

— А девочки?

— Девочки — это я и есть.

— А этот твой? Автор?

— Автор — это смертный, который сумеет мне быть интересен.

— Но она — женщина!

— Я же сказал, она очень талантлива. Поэтому она принадлежит мне.

— Фебби, никто не спорит, но ты ведь можешь сделать так, чтобы ей не верили?

Аполлон удивился.

— Зачем? Ей и так никто не верит.

Он поправил фиговый листок, огляделся и спросил:

— Ты не видала мой лук?

Эписодий второй:

Египет и Палестина

Я не препятствовал богу в проявлениях его. Я чист.

Египетская Книга Мертвых

— Ну, говори, — потребовал Рамзес, — кто вор, кто это, как его зовут?

— Это я, — ответил пришедший, — меня зовут Ба-Кхен-ну-ф.

И почудился Рамзесу в сказанных словах такой дикий вызов, что первым побуждением его было — бросить дерзкого крокодилам. Но всплеск ярости прошел и остался в далекой молодости, повелитель стал думать и понял: протест направлен не против него. Он и сам бросал точно такой же вызов безответной пустоте жизни, вызов был в этой его присказке, в перебивании имен на колоннах храма Ипет-Су. И он сказал: