Со всеми, кто приходил с котелком на кухню, Мишка, само собой, был накоротке.
С невинным видом, например, в тот день он спрашивал каждого:
— Слыхали про Байгужина? Разговор такой идёт, будто его к награде представляют. За что, спрашиваете? За то, что отличился в доме лесника.
— Нет, не слыхал, — отвечали ему. — Я только что вернулся с задания.
— По всему, ему медаль выйдет… — намекал Мишка-поварёнок.
С его лёгкой руки закружился-завертелся слух про награду. Попробуй тут разобраться, где правда и где ложь, если каждый человек от себя что-нибудь добавлял? К обеду медаль чудесным образом превратилась в орден. Не просто в какой-нибудь, а орден Славы!
Кто не мечтал, между прочим, о такой награде на войне?
Широкоскулый старшина Фёдор Ильич Сундуков, человек суровый и требовательный, протягивая под половник свой котелок, без улыбки спросил:
— Чего это ты, шалопай, куролесить языком вздумал? «Решил другу награду выхлопотать? Так, что ли? Орден Славы — твоя работа? Помалкиваешь? Вдруг язык проглотил, а?
— Да что вы, товарищ старшина, — не особенно твёрдо отнекивался Мишутка. — Не я это…
— Я ведь тоже знаю твои способности, пострел. Грех жаловаться тебе на свой язык. Накличешь беду, будет тебе шабаш, помяни моё слово. Ей-ей!
После предупреждения Сундукова Мишка-поварёнок прикусил язык. Да разве остановишь слух, если он пошёл разгуливать по всем отряду и о награде стало известно более чем одному человеку? Секрет существует, когда его одна-единственная душа на всём белом свете знает. Если две души — тайна уже не тайна!
Больше других просочившемуся слуху о награде обрадовался Махмут Загидуллин. Как-никак Азат Байгужин приходится ему земляком. Потому он раньше других и заскочил в партизанский госпиталь.
— Куда подевали моего знатного земляка? — громовым голосом спросил он.
— Никуда он не девался, — недовольно буркнул Микола Фёдорович, выглянув из шалаша. — У Азата режим!
— Чего ты меня пугаешь режимом? — рассердился разведчик. — Мне всего-навсего на пару слов…
— На пару слов разрешаю, но не более! И то под свою личную ответственность. Узнает Иван Иванович, обоим попадёт. А мне за самовольство на полную катушку.
— Ладно, — согласился Махмут Загидуллин. — Только не стой над душой. Понял? Прогуляйся куда-нибудь, пока я с земляком посекретничаю.
Ворвавшись в шалаш, где лежал Азат, Махмут Загидуллин крикнул:
— Почему из госпиталя не вылезаешь? Лентяя празднуешь, а?
— Я бы охотно, да дядя Ваня не отпускает.
