Он снова повернулся к экрану, снял изображение с «паузы» и стал смотреть на происходящее, переключив свое внимание с содержания обсуждения на его форму. То есть на нюансы взаимоотношений членов жюри. Чем черт не шутит — а вдруг убийца Молочника находится среди них? Конечно, не приходится надеяться на то, что сейчас Алексей Викторович узреет чей-то взгляд, полный ненависти к поэту. Но мало ли…
Во взглядах Джиги ненависти не было. По большому счету в них вообще не было никаких чувств. И улыбался, и хмурился Демьян как-то не по-настоящему. Перепелкин пригляделся и понял: глаза генерального продюсера были пустыми и холодными. Оттого и улыбка на болезненно полном лице казалась резиновой, и сердитость — наигранной. Хотя, подумалось Алексею Викторовичу, нельзя сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что Демьян работал перед объективом камеры. Может быть, он просто сдерживал чувства от нежелания или боязни их выказать. А вот Григорий Барчук своих чувств перед камерой не скрывал. Он был открыт и беспечен, не боялся припечатать крепким словом коллегу, высказавшего откровенную глупость, шутил, насмехался, издевался, хмурился, широко зевал, смотрел влюбленно-ироничным взглядом на женскую часть жюри и с чувством превосходства — на мужскую его часть. Ничто в его поведении не говорило о каких-то особых отношениях с Марфой, да и перед Вениамином знаменитый артист чувства вины, казалось, не испытывал. Сам Вениамин Молочник был спокоен, поглядывал на собеседников доброжелательно, говорил тихо, не обижался, когда его ненароком перебивали, и производил впечатление истинно интеллигентного человека. А вот Марфа Король заметно нервничала. Напор, с которым она произносила очередную тираду, был чрезмерен, и чрезмерность эта бросалась в глаза. Перепелкин подумал и сказал себе, что это состояние можно было бы назвать любимым словом Достоевского — «надрыв». Да, это был именно надрыв, хотя люди, далекие от творчества Федора Михайловича обозвали бы это банальной женской истерикой. Но члены жюри, похоже, истерики этой не замечали, а может быть, просто данное состояние было для Марфы обычным, и они к этому привыкли. «Нет, — остановил себя Перепелкин. — Истерика Марфы Король — явление не совсем обычное. Сегодня ночью, стоя у трупа Мушкина, она была абсолютно спокойна. Никакого напора, никакого надрыва. И занятия с ребятами она ведет грубо, но вовсе не истерично. Перепады настроения у женской половины человечества, конечно, случаются, и нервозность на обсуждении конкурса может ничего и не значить, но эта женщина вполне способна держать себя в руках. А что показывает запись? Вот, и вот, и еще… Откуда этот испуг при взгляде на милого, интеллигентного супруга?»
