Прошло немного времени, и Сюзетта прочно взяла в свои руки импровизированное домашнее хозяйство усадьбы Буамуатье. Она привела с собой пару личных своих служанок, а в отдельные дни приезжала на открытой тележке со своей верной Мэмми. Постепенно господский дом вновь обретал достойный вид. Пино разбазарил большую часть своего фамильного достояния, но кое-какие предметы ценной антикварной мебели, привезенной из Франции лет сто назад, сохранились. Сюзетта с ее острыми глазами и безошибочным чувством цвета при помощи нескольких ковров, портьер из шелка, кой-какой мебели и картин сумела вдохнуть новую жизнь в просторный салон, высокие арочные окна которого выходили в одичавший парк. Вернувшись после напряженной инспекционной поездки домой, Эрнст не поверил своим глазам. Его глазам предстала Сюзетта в легком кружевном платье кремового цвета, восседающая в роскошном кресле посреди еще недавно совершенно голого салона. Окна были настежь раскрыты, и в тускло-красных портьерах запутался легкий порыв ветерка. Роскошный букет из зелено-белых лилий украшал мраморный камин, свечи в старом канделябре распространяли теплое мерцание. Эрнст был вынужден на мгновение прислониться к дверному косяку.
– Сюзетта, вы волшебница! – воскликнул он. Девушка вскочила и, сделав кокетливый реверанс, сказала с самым очаровательным смехом:
– Ваша служанка, мой господин! Я решила сделать Буамуатье прекраснейшим родовым гнездом во всей округе, исключая, разумеется, Мэзон д'Орфей. Оглянитесь вокруг и скажите, довольны ли вы? Я и Мэмми работали как негритянки.
Эрнст непроизвольно схватил ее за руку.
– Вы кудесница, Сюзетта! Без вас я бы просто потерялся здесь.
Слова эти слетели с его губ сами собой. В ее темных, блестящих глазах заплясали маленькие огоньки.
– Я решила сделать вас счастливым, друг мой, – сказала она как бы мимоходом и добавила: – Насколько это в моих силах, конечно.
Хотя в присутствии Эрнста сердце ее начинало часто колотиться, а дыхание становилось прерывистым, сама она казалось холодной и невозмутимой. Изредка, правда, она позволяла себе поддразнивать его, и тогда обретала веселый и жизнерадостный вид. Только иногда в ее голосе пробивался напряженный чувственный тембр, который мог бы сказать ему все о той борьбе, которая шла у нее внутри, если бы он не был сам сверх всякой меры занят борьбой с собственными чувствами, которые возникали в нем при виде этой возбуждающе красивой девочки и с каждым днем приобретали все более острый характер.
