Старые бараки он приказал спалить, и Жерар, которого ни в коем случае нельзя было заподозрить в сентиментальном отношении к неграм, поддержал его в этом намерении, заметив:
– Если желаешь получить от негров какую-то отдачу, то нужно следить, чтобы они всегда были в рабочей форме. Пино был идиотом, совершенно не заботясь о них, и следы его головотяпства повсюду видны на этой плантации. Но потерпи всего лишь пару месяцев, и ты увидишь, как все переменится.
Впрочем, Эрнста и не надо было убеждать. Он поселился в бывшем кабинете Пино и вел все эти дни спартанский образ жизни. С восходом солнца он, как правило, был уже на ногах. Жерар отослал в его распоряжение одну из самых надежных своих служанок, квартеронку лет тридцати, которая отлично готовила, а, кроме того, заботилась, чтобы масса Эрнст ни в чем не испытывал неудобств.
А тот был совершенно непритязателен, работал, спал и ел в одной и той же комнате и мечтал о том дне, когда обустроенное имение Буамуатье в полном великолепии будет ждать приезда своей юной хозяйки. Он описал Амелии облик плантации, на которой им предстояло прожить большую часть своей жизни, и выбирал для своих описаний самые яркие краски. Но при этом он не мог воспрепятствовать тому, что образ другой женщины вновь и вновь врывался в его грезы, и вместо милой Амелии он видел пышно цветущую Сюзетту в образе хозяйки дома, поднимающейся по широкой лестнице на террасу и входящей в просторный зал прихожей. День ото дня все труднее было отогнать от себя эти видения.
Сюзетта Дюклюзель, которая родилась и выросла на плантациях, идеально подходила на роль хозяйки Буамуатье. Когда она, гарцуя на своем вороном коне, появлялась в имении для того, чтобы проследить за порядком в доме – так она говорила, шаловливо смеясь, – то и в самом деле казалось, что она у себя дома. Эрнст что ни день открывал все новые и новые достойные восхищения качества в девушке, решившей во что бы то ни стало очаровать его. А Сюзетта была очень осмотрительна и делала все, чтобы опрометчивым словом или слишком откровенным жестом не спугнуть человека, чьей любви она домогалась. Она весьма нравилась самой себе в роли осмотрительной подруги, и если даже нетерпение порой прорывалось наружу, она, скрипнув зубами, хлестала своего верного воронка хлыстом и одним прыжком вырывалась вперед, чтобы минуту спустя с непринужденным выражением лица снова ехать бок о бок с Эрнстом, раздавая неграм указания, которые впору было делать хозяйке дома.
