— Это не имеет к делу ни малейшего отношения, но мне просто любопытно: почему вы не были членом кружка черкесов? — Он потрогал свой подбородок и добавил: — Это сугубо личный вопрос.
Чаба стал еще спокойнее, ему начал нравиться этот человек с тонким голосом. «Выходит, что эти люди, вовсе не варвары. У них даже чувство здорового юмора имеется».
— Думаю, не стал только потому, что все члены кружка черкесов носят свою форму, а я не люблю никакие формы.
— И это говорите вы, у которого отец и брат — военные. — Браун изумленно улыбнулся.
— Это так. Я полагаю, что в одной семье вполне достаточно двух военных, даже больше чем достаточно. — Чаба посмотрел на профессора, который хихикнул при этих словах. — А разве я не прав, профессор? — Чаба закурил, так как руки у него уже не дрожали. Глубоко затянувшись несколько раз, он вообще уверовал в себя и продолжал, обращаясь к Брауну: — Знаете ли, человек трудно переносит даже нормальное течение жизни, а если это так, тогда зачем же обременять себя лишними вещами. Разве я не прав?
В темных глазах Брауна вспыхнули искорки любопытства. «А этот парень идет по нужному пути, — решил мысленно следователь. — Его смело можно причислить к группе болтунов. Нужно его разговорить, подробнее познакомиться с образом его мышления, потом будет совсем нетрудно определить его политические симпатии и антипатии».
— Нормальное течение жизни? Что вы понимаете под этим?
— Ну как бы вам это объяснить? — смутился Чаба, сожалея о том, что сказал больше, чем следовало. — Ну, знаете ли, каждый человек родится для чего-нибудь.
— Это естественно, — согласился Браун. — Но не все знают, для чего они родились на этот свет. Не так ли?
— Так-то оно так, но в мире к этому времени уже установился какой-то порядок, о котором новорожденный, естественно, не имеет ни малейшего представления. Позже, когда ребенок подрастет, в нем воспитывают — ну как бы вам сказать — любовь к этому порядку или, строго говоря, внушают, что он единственно верный и справедливый.
— О какой справедливости вы, собственно, говорите? — спросил Браун.
Чаба пожал плечами, чувствуя, что ему будет нелегко выразить собственные мысли. В конце концов он решил, что ему нет никакого смысла красоваться перед штурмбанфюрером.
— Нам постоянно внушают, что власть, и режим ниспосланы нам богом и каждый человек должен воспринимать это как должное. Но я полагаю, что режим или порядок охраняют человеческие законы.
«В этих мыслях довольно сильно чувствуется влияние марксистских, более того, ленинских идей, — решил про себя Браун. — Не исключено, что этот парень принимал или же принимает участие и по сей день в сборищах людей, где такие мысли высказывают, умело замаскировав их. Мне уже не раз приходилось встречаться с подобными типами. Обычно это избалованные дети богатых родителей, которые обожают различные анархистские планы преобразования мира...»
