— Для садика. Отдай.
— Тебе это даду дал?
Он сердито затряс головой, лицо его покраснело, и из глаз градом полились слезы.
Оцепенев, Рума смотрела на открытку. Она вдруг мгновенно все поняла, почуяла сердцем, как тогда, в больнице, что ее матери больше нет в живых, когда хирург еще не вышел из операционной. Та женщина, что мелькнула в отцовском фильме, — вот причина всему: и частым отцовским отъездам, и его бодрому виду, и прекрасному настроению, а главное, отказу переезжать в Сиэтл. Ему нужна была марка, чтобы опустить в ящик эту открытку. В этих нескольких строчках, которые ей было даже не прочитать, таилась разгадка — отец влюбился, да, и не только в Акаша.
В аэропорту он зашел в книжный магазин, чтобы купить себе в дорогу газету, и увидел путеводитель по Сиэтлу, точно такой же, что лежал на тумбочке около его кровати. Утром он не нашел его, перерыл всю комнату, перетряхнул простыни, совал руки под матрас, чуть не столкнул Акаша с кровати. Он открыл все ящики, даже те, которыми не пользовался, ругая себя за то, что не нашел времени отправить ее раньше. Под конец он обнаружил путеводитель на полу с той стороны кровати, где спал Акаш. Схватив книгу, он пролистал ее страница за страницей. Открытки не было. Он прошел в ванную и заглянул в душевую кабину, затем в корзину для грязного белья. Ничего. На секунду он даже решил разбудить мальчика, чтобы спросить, не брал ли карточку Акаш, но передумал… В конце концов, не в силах объяснить необъяснимое и боясь опоздать на самолет, он сдался, сунул неиспользованную марку в карман и спустился вниз. Теперь эта марка жгла ему грудь, наполняя ужасом оттого, что почему-то теперь он не сомневался: его обман раскрыт.
Рума отвела Акаша домой, посадила на колени и баюкала, пока мальчик не успокоился. После этого она приготовила ему завтрак. Когда Акаш спросил, можно ли посмотреть телевизор, она не стала возражать, накрыла ему на журнальном столике и оставила сидеть на пушистом ковре гостиной, а сама вернулась на кухню. Она села за стол и вновь внимательно изучила открытку. Первым ее импульсом было изорвать ее в клочки, но Рума остановила себя. Она глядела на завитки бенгальских букв, которые так и не выучила, несмотря на все усилия матери, и думала о том, что мама прочитала бы эти строчки за одну минуту. Эти строчки были еще одним доказательством того, что ее матери больше не существует, — они доказывали это даже более убедительно, чем похороны, чем ее собственные горе и тоска. Куда же ушла ее мамочка, почему она покинула Руму именно сейчас, когда столько вопросов ждет ответа, когда ей так нужен ее совет?
