Об истории ей рассказывал Риэль, и теперь Женя не так боялась попасть впросак в разговорах с аборигенами. Комрайн был государством мощным, влиятельным, с твердой королевской властью и стабильной экономикой: и сельское хозяйство тут процветало, и промышленность, и наука. И магия. Последняя война закончилась еще до рождения Риэля сокрушительным поражением врага, с которого даже контрибуции брать не стали – просто раскатали соседа по бревнышку и так бросили. Мелкие конфликты можно было не учитывать. Бунты случались, но случались редко, потому что тайная полиция работала не хуже ЧК и ФБР вместе взятых. Для поддержания порядка использовались все методы, девизом было классическое «цель оправдывает средства», вот как, например, превентивный разгром неведомого ордена, которому зачем-то понадобилась рыжая женщина со светло-карими глазами.
– Прости, Женя, – тихо сказал Риэль. – Наверное, пора рассказать тебе о моей жизни. Если я просто скажу тебе, что такое тан Хайлан, трудно будет понять.
Женя оторвалась от скользящих мимо красот, свернулась клубочком и положила ему голову на колени. Пусть он не видит ее лица. Так ему легче. И Риэль заговорил, ровным, без выражения голосом.
– Ты уже имеешь представление о том, каково мне было поначалу. Городской мальчик из хорошей семьи – и на улице. Я ничего не знал о жизни менестрелей и уж тем более о жизни бродяг, а первое время я был скорее бродягой. Да, я пел, играл, иногда мне бросали мелкие монетки, иногда просто кормили и разрешали переночевать в сарае… в деревнях было не намного легче, крестьяне Сайтаны жмутся в отношении еды. Кусок хлеба, миска каши или овощей, кружка молока – я это порой за счастье почитал. Но гораздо хуже было в городах. Там и без меня исполнителей хватало, к тому же я не был членом Гильдии тогда. Никто, правда, мальчишек не гоняет: все через это проходили когда-то, всем приходится начинать. Только вот никто не предложит выступать в ресторане или даже дешевом трактире. Хочешь заработать – пой на улице. Вот и пел. Часами. Уставало горло – играл, пока пальцы не начинали неметь. Виола у меня была не такая хорошая, как сейчас, струны пожестче, руки уставали сильно. Кто бросит монету, кто нет. Люди воспринимают уличных певцов как нищих, послушать не останавливаются и деньги дают просто из милосердия. Менестрели до таких не снисходят, если конкурентов не чувствуют. Кто и по шее настучит – вроде как хлеб отбиваю. Правда, мне везло, давали советы, говорили, что есть способности, даже талант, советовали вступить в Гильдию. А для этого нужен столичный город. И не в Сайтане. Через год бродяжничества я отправился в Комрайн. Королевство меня поразило: я, пожалуй, впервые увидел не озлобленные или равнодушные лица, а улыбающиеся. Толпа – улыбалась. Ты разве видела это в Сайтане? Отдельные люди – да, такие же, как везде, но когда собирается много, растет неприязнь, недоверие, озлобленность. Может, потому что разница очень велика. Сайтана – страна нищих и богатых, почти нет середнячков, таких, как моя семья. А в Комрайне… в Комрайне как раз мало нищих. Богатых, конечно, множество, но они далеко, высоко, им до нас нет дела. А средних – очень много. Как раз тех, кто готов не только слушать музыку, но и платить за это. А молоко и хлеб могут дать просто так. Увидят – худой, голодный юноша, ну грех не накормить, не последнее отдают. В Сайтане люди не злые. Просто бедные. Я думал, что попал в рай. В Сайтане, случалось, сутками крошки во рту не было, здесь – крайне редко. Я приходил в деревню, ждал вечера, когда люди вернутся с полей, и начинал петь прямо посреди улицы, и жители собирались, слушали, благодарили… Денег не давали никогда, нет лишних денег у крестьян, зато я куда чаще бывал сыт и ночевал под крышей. Случалось, даже в дом пускали или горячей воды ведро давали.
