Женя взяла его за руку и шагнула к магазину.
– Что угодно милой госпоже? – тут же кинулся к ней продавец.
– Хозяина, – буркнула госпожа. Продавец огорчился:
– Что-то не так, госпожа? Отец давно отошел от дел, но хозяин, разумеется, он.
– Ливел? – спросил Риэль. – Ты Ливел?
– Да, господин.
– Какой я тебе господин, – улыбнулся он. – Ты маленький был, не помнишь меня совсем…
Продавец склонил на бок голову, присмотрелся и неуверенно спросил:
–Ты вернулся? – В голосе его не было ни радости, ни огорчения, пожалуй, только удивление. – Эх, жаль, мама не дождалась. Она семь лет как умерла… Ох, вот уж не думал… Я не могу сейчас магазин закрыть, ты иди домой… помнишь, где дом-то? Отец рад будет тебя увидеть.
Риэль снова улыбнулся, кивнул и уже на улице сказал:
– Так и не знаю, стоит ли. Сказали, что мать умерла, а у меня хоть бы что-то ворохнулось. Так не должно быть. Почему я помню только обиды, но не помню, как она заботилась обо мне?
Потому что заботиться – это обязанность, подумала Женя. Потому что если б она не заботилась, соседки начали бы перешептываться и пальцами тыкать. Потому что можно заставить себя заботиться, но нельзя заставить себя любить. А обиды ты помнишь, потому что уже большой был и понимал: заботятся, но не любят.
Он постоял, опустив голову, и Женя снова не видела его глаз. Пойдешь ты, обязательно пойдешь. Зря, что ли, подарки по карманам раскладывал, мелочи всякие из Комрайна. Зажигалки без всякого бензина или газа, и уж как она работала, Женя не понимала, однако сухая трава вспыхивала мгновенно. Эмалевые заколки для платков – писк комрайновской моды. Не знаешь? А я на тебя давить не буду. Не хочешь возвращаться в детство – не стоит. Пойдем обратно. Мы вольные птицы.
Риэль подхватил Женю под руку и пошел вверх по улице, ворча, что дурак такой нерешительный, раз взялся – делай, раз притащился сюда – иди. Женя потерлась щекой о его плечо.
Поначалу встреча с прошлым проходила натянуто для обеих сторон. Женя сидела тихонько, как мышка, и жалела всех, потом стараниями Риэля обстановка стала более непринужденной, а потом старший из его братьев сказал: «Черт возьми, я так рад, что ты появился. Столько лет мы даже не знали, жив ты или нет, просто взял – и ушел, куда, почему – никто не знает». И Женя поверила – рад. И сестры были рады. И никто из них не знает, почему он ушел. Риэль, разумеется, не стал вспоминать о словах матери, с отчимом говорил почтительно и приветливо, и Женя очень хорошо представила себе мальчика-подростка, чувствующего себя чужим в счастливой семье. Когда они уходили, было уже довольно поздно, а после полуночи в этом городе на улицах можно было появляться только по специальному разрешению. Простились в доме, простились тепло, и приглашение возвращаться почаще было искренним, и слова «Это и твой дом» были от сердца. Отчим вышел вслед за ними на крыльцо, резное, высокое, с затейливыми столбиками.
