Ночь, гроза, все вокруг выглядит так таинственно – да любой
мальчишка, оказавшийся здесь и увидевший посреди реки скорбный, потерпевший
крушение, всеми брошенный пароход, почувствовал бы то же, что я. Ну я и говорю:
– Давай на него заберемся, Джим.
Он поначалу уперся намертво. Говорит:
– Ну уж нет, не полезу я на эту развалюху. Нам и без нее
хорошо, а от добра добра не ищут, так и в Писании сказано. На нем, небось, и сторожа
оставили.
– Ты бы еще к бабушке своей сторожа приставил, – говорю я. –
Там же только и осталось над водой, что палубная надстройка да рулевая рубка,
по-твоему, станет кто-нибудь в такую ночь рисковать ради них жизнью? Тем более
что пароход того и гляди пополам переломится в весь на дно уйдет.
На это Джиму возразить было нечего, ну, он и пробовать не
стал.
– И потом, – говорю я, – а вдруг в капитанской каюте что ценное
найдется? Сигары, скажу я тебе, по пять центов штука стоят и все наличными.
Капитаны пароходов – люди состоятельные, шестьдесят долларов в месяц получают,
им, знаешь ли, если какая вещь приглянулась, они на цену не смотрят. Достань-ка
лучше свечу, Джим, мне покоя не будет, если я не обшарю эту посудину. Думаешь,
Том Сойер проплыл бы мимо нее? Да ни за какие коврижки. Он назвал бы это
приключением, вот что он сделал бы, и залез бы на этот пароход, даже если б ему
жить на свете всего один день оставалось. А уж шуму наделал бы! Том Сойер развернулся
бы тут, будь здоров. Ты бы решил, что это Христофор Колумб царствие небесное
открывает. Эх, жаль, нет с нами Тома Сойера.
Джим поворчал-поворчал и сдался. Сказал только, что на
пароходе нам лучше помалкивать, а если и говорить, то шепотом. Тут молния снова
осветила его, мы ухватились за грузовую стрелу правого борта и привязали к ней
плот.
Крен у палубы был тот еще. Мы кое-как, нащупывая ногами пол,
начали перебираться на левый борт, к палубной надстройке, и все шарили перед
собой руками, чтобы не налететь на одну из оттяжек, их же в такой темнотище
никак разглядеть было нельзя. Потом наткнулись на световой люк, перебрались
через него, а сделав еще шаг, оказались перед распахнутой дверью капитанской
каюты и, черт меня подери! – увидели в дальнем конце палубной надстройки свет и
в ту же секунду услышали чьи-то негромкие голоса.
Джим зашептал, что у него живот со страху свело и что нам
лучше уйти. Я говорю, ладно, собираюсь повернуть обратно к плоту, и тут вдруг
слышу, как один из этих голосов с подвыванием таким произносит:
