Приключение Гекльберри Финна | страница 48



Каждый вечер мы часов около десяти приставали у какого-нибудь городка, я сходил на берег, покупал центов на десять-пятнадцать муки, или грудинки, или еще какой еды, а порой, если мне попадалась запозднившаяся курица, прихватывал и ее. Папаша всегда говорил: увидишь где курицу – бери; если она не пригодится тебе, пригодится кому-то другому, а доброе дело человеку непременно зачтется. Я, правда, не помню случая, чтобы курица не пригодилась самому папаше, но так уж он говорил.

А по утрам, перед рассветом, мы останавливались у какого-нибудь кукурузного поля либо огорода, и я заимствовал у его хозяина арбуз, или дыню, или тыкву, или несколько початков молодой кукурузы, – в общем, что попадется. Тот же папаша уверял, что заимствование не грех, если ты твердо решил когда-нибудь потом заплатить за взятое; но с другой стороны, вдова говорила, что никакое это не заимствование, а благовидное название воровства, и что порядочные люди так не поступают. Джим, когда я рассказал ему об этом, заявил, что он это дело так понимает: и вдова отчасти права, и папаша тоже, а потому самое для нас лучшее – составить список того, что мы могли бы позаимствовать, выбрать в нем два-три названия и сказать: вот это мы больше заимствовать нипочем не станем, после чего все остальное можно будет тянуть со спокойной совестью. Мы с ним целую ночь проспорили, плывя по реке, все пытались понять, от чего нам лучше отказаться – от арбузов, от канталуп, от прочих дынь, от чего? И к рассвету договорились самым удовлетворительным образом, решив никогда больше не брать яблок-дичков и хурмы. До этого нам совесть, ну никак покоя не давала, а тут сразу и угомонилась. Да и я тоже нашим решением остался доволен, потому как дички эти – изрядная гадость, а хурме еще все равно два-три месяца поспевать надо было.

Время от времени нам удавалось подстрелить утку, которая либо слишком рано просыпалась, либо спать ложилась слишком поздно. Так что, в общем и целом, жили мы как у Христа за пазухой.

На пятую после Сент-Луиса ночь разразилась буря – гром, молнии, дождь как из ведра. Мы укрылись в шалаше, решив, что плот сможет и сам о себе позаботиться. При вспышках молний мы различали впереди прямое русло реки и скалистые утесы по обоим ее берегам. А потом я и говорю: «Вот те и на, Джим, посмотри-ка!». Это я увидел разбившийся о скалу пароход. Нас прямо на него и несло. Снова ударила молния и мы увидели все как на ладони. Пароход накренило так, что из воды торчала только часть его верхней палубы, и когда снова сверкнула молния, мы ясно увидели оттяжку трубы, большой колокол и стул под ним, с висевшей на его спинке фетровой шляпой.