– Совсем уже рассвело. Давай завтракать. Разводи костер.
– Что толку его разжигать – землянику да вон те корешки жарить?
Хотя у тебя же ружье есть, так? С ним можно разжиться чем-то получше земляники.
– Земляника да корешки? – говорю я. – Так ты только ими и
кормился?
– Да чего ж тут еще добудешь-то? – говорит он.
– А давно ты на острове, Джим?
– С ночи после той, в какую тебя убили.
– Да ну, так долго?
– Ну да – так.
– И у тебя никакой еды, кроме этой дряни не было?
– Нет, сэр, никакой.
– Так ты ж, небось, совсем оголодал, разве нет?
– Да, пожалуй, лошадь я съел бы. Думаю, с ней справился бы.
А ты давно на острове?
– С той ночи, как меня убили.
– Ишь ты! А ты чем кормился? Хотя, у тебя же ружье. Ну да, ружье.
Вещь хорошая. Ладно, иди, подстрели чего-нибудь, а я костер запалю.
Ну, перебрались мы поближе к челноку, и пока Джим разводил
на травянистой полянке костер, я притащил туда муку, грудинку, кофе – и
кофейный котелок, и сковороду, и сахар, и жестяные кружки, – так что негр мой даже
забоялся, потому как решил, что я все это наколдовал. Я поймал порядочного
сома, Джим выпотрошил его своим ножом, почистил и зажарил.
Как только завтрак был готов, мы развалились на траве и занялись
едой, не дожидаясь, когда она остынет. Джим налегал на нее, что было сил,
поскольку к этому дню он чуть уж не помер от голода. Набив животы, мы полежали
малость в траве, отдыхая. А после Джим и говорит:
– Но, послушай, Гек, кого ж тогда убили в той лачуге, коли
не тебя?
Я объяснил ему как все было, и он сказал, что это умно.
Сказал, что до лучшего плана и сам Том Сойер не додумался бы. Тогда и я говорю:
– А ты-то как здесь оказался, Джим, как попал сюда?
Он малость сник и целую минуту промолчал. А потом говорит:
– Может, лучше и не рассказывать.
– Почему, Джим?
– Ну, есть причины. Ты ведь не выдашь меня, Гек, если я тебе
расскажу, а?
– Да чтоб я сдох, если выдам.
– Ладно, тебе я верю, Гек. Я… я сбежал.
– Джим!
– Ты только помни, ты сказал, что не выдашь – пообещал мне,
Гек.
– Верно, пообещал. Сказал, что не выдам – и не выдам. Честное
индейское. Пусть меня назовут последним аболиционистом, пусть презирают
– мне без разницы. Никому ни слова не скажу, да я туда все равно возвращаться
не собираюсь. Так что, давай, выкладывай, как дело было.
– Да дело-то вот как было. Старая хозяйка – мисс Ватсон –
она вечно ко мне придиралась, прямо со свету сживала, но хоть обещала, что в
Орлеан не продаст. А только заметил я, что в последнее время вокруг нее
торговец неграми увивается, и забеспокоился. Ну вот, и как-то ночью подкрался к
двери, а та не совсем прикрыта была, и слышу, старая хозяйка говорит вдове, что
думает меня в Орлеан продать, ей и не хочется, да только за меня восемь сотен
долларов дают, а перед такой кучей денег ей не устоять. Вдова, та попыталась ее
отговорить, но я, Гек, дальше слушать не стал, а тут же дал деру.
